Женщина, стоящая посреди
Шрифт:
Нина Сергеевна сидела, положив обнаженные руки на стол, и ее поза была так равнодушна и спокойна, что казалось как-то даже неловко прикоснуться к ней, как к женщине. Можно было подумать, будто она пришла в гости и ждет, чтобы хозяин начал занимать ее.
— Ну, расскажите же что-нибудь!.. — сказала Нина капризно.
Никакие слова не шли Лугановичу на язык. Ему хотелось только одного и казалось, что совершенно не о чем и незачем говорить. Тогда она начала сама:
— Как все-таки странно, что мы встретились с вами… так.
— Судьба!.. —
— И именно с вами!.. — повторила Нина Сергеевна, не обратив никакого внимания на его тон.
— Почему же — именно со мною?..
— Так… — ответила она неопределенно и этим словом напомнила ему прежнюю Нину.
Наступило молчание. Ничего не выходило, и Луганович чувствовал себя неловким и робким. Точно в первый раз он оставался с женщиной вдвоем. Нина опять пришла к нему на помощь.
— Здесь страшно жарко!.. — точно подталкивая его, сказала она.
— А вы разденьтесь!.. — ответил Луганович и сам услышал, как фальшиво и трусливо звучит его намеренно наглый голос.
Нина Сергеевна, прищурившись, взглянула на него.
— Зачем?.. — равнодушно спросила она.
— Вы же говорите, что вам жарко! — тем же тоном повторил Луганович.
Она минуту подумала, потом чуть заметно пожала плечами и спокойно, с таким видом, точно все это надоело ей до смерти, но надо подчиниться неизбежному, стала снимать лиф. Он помог ей стянуть узкие рукава с округлых прекрасных рук. Красота и обильная пышность ее тела ослепили Лугановича. У него вдруг пересохло во рту, и, не владея собой, он набросился на нее, до головокружения упиваясь этой свежей, нежной волной наготы.
Она принимала поцелуи равнодушно, предоставляя ему делать все что угодно, как будто это вовсе не касалось ее. Луганович чувствовал, что порыв его остается без ответа и оттого гадок и смешон. Но он уже не мог владеть собою. И когда она потянулась, точно смертельно усталая, он пересохшими губами шепнул тем же неверным фальшивым тоном:
— Вы устали?.. Вам надо лечь… отдохнуть!.. Нина Сергеевна насмешливо взглянула на него.
— Вы очень заботливы… Благодарю вас!..
Лугановича покоробило, но желание было сильнее самолюбия, и он был положительно жалок, когда стал умолять ее.
— А может быть, лучше не надо?.. — устало, точно колеблясь и надеясь обойтись без этого, спросила она.
Он настаивал, стараясь быть наглым. Тогда Нина Сергеевна вздохнула, медленно, лениво поднялась и, опять потянувшись всем телом, точно приступая к исполнению надоевшей тяжелой обязанности, которой нельзя избежать, ушла за перегородку.
Луганович встал и прошелся по номеру. Ухо его напряженно ловило каждый шорох, глаза невольно шмыгали в щель, образовавшуюся между неплотно задернутыми драпри.
Слышно было, как свистнул шнурок ее корсета, потом длительно зашелестело и опустилось на пол платье. Мелькнула голая рука, отбросившая на другой конец комнаты ворох чего-то белого. Мягко стукнул ботинок, оброненный на ковер.
Потом слегка заскрипела кровать,
— Идите сюда!.. — внезапно раздался ее изменившийся голос.
Она лежала, укрывшись до плеч тяжелым одеялом, и на белой подушке резко-красиво выделялись ее распустившиеся волосы и темно-розовые плечи. Она улыбнулась навстречу Лугановичу, глядя на него блестящими глазами, и улыбка была неожиданно застенчивая и как будто виноватая.
XXIV
Был только миг острого, все закружившего наслаждения, и то, что произошло потом, было странно и дико.
Луганович сидел на краю кровати и не чувствовал ничего, кроме усталости и разочарования. Ему хотелось закурить папиросу, встать, уйти, и он боялся взглянуть на нее, чтобы она не прочла в его глазах отвращения. Нина Сергеевна лежала неподвижно, заложив руки под голову, и пристально глядела на него, точно стараясь понять, что он теперь думает и чувствует.
Было трудно заговорить, а между тем невозможно становилось молчать.
— Ну что же… вы довольны?.. — вдруг цинично спросила она, и в голосе ее послышалась насмешка.
— О, да… очень! — ответил Луганович, стараясь защититься тоже наглостью и цинизмом.
— Да?.. Очень рада!.. Вы так этого хотели!.. — язвительно протянула Нина. — Вы же писали, что готовы на все что угодно, лишь бы я вам принадлежала… Ваше желание исполнилось. Теперь вы, надеюсь, успокоились? Можно разговаривать с вами?..
— Пожалуйста!.. — в тон ей ответил Луганович.
— Расскажите мне о своей жене… — сказала Нина.
Луганович дрогнул. Эта настойчивость, с которой она возвращалась к его жене, кольнула его. Нина явно издевалась над ним. Образ милой, чистой женщины, обманутой так гадко и бессмысленно, пронесся перед ним, и тяжкий стыд, мучительное угрызение совести смешались с отвращением и злобой.
— Знаете что… — медленно и мстительно ответил он, — я попросил бы вас не касаться моей жены!..
Нина Сергеевна быстро приподнялась на локте. Ее волосы растрепались, плечи были обнажены, но она не обращала на это внимания, в темных глазах вспыхнуло выражение такой острой ненависти, что Луганович испугался.
— А, вот как?! — процедила она сквозь зубы. — Вы, кажется, хотите сказать, что я недостойна упоминать о вашей жене?..
— Может быть!.. — грубо ответил он, чувствуя, как холодеет кожа на голове под волосами.
— Почему же?..
— Вы сами должны знать это!..
— А сказать вы не смеете?.. Жалкий трус!.. — с невероятным презрением сказала Нина Сергеевна и откинулась на подушки.
В глазах Лугановича потемнело.
— А вы этого хотите?.. — спросил он. — Извольте! Потому, что моя жена не таскается по домам свиданий с первым встречным.