Женщина в белом(изд.1991)
Шрифт:
Как раз в то время я вышел на самую безлюдную часть дороги, впереди был крутой поворот; мне казалось, что город уже недалеко. Вдруг я услышал шаги за своей спиной.
Прежде чем я успел оглянуться, один из них (тот, который следил за мной в Лондоне) быстро шагнул ко мне и резко толкнул меня плечом. К сожалению, я крепко ударил его за это, раздраженный тем, что он и его товарищ упорно преследовали меня с самого Старого Уэлмингама. Он сейчас же заорал: «На помощь!» Его спутник, высокий человек в костюме лесника, тут же подскочил ко мне, и в следующую минуту два негодяя крепко держали меня за руки посреди дороги.
Уверенность, что мне была расставлена ловушка, и досада на себя за то, что
Какой-то человек работал в поле и был свидетелем всего происшедшего. Я позвал его и попросил пойти с нами в город. Но он упрямо помотал головой и ушел по направлению к домику, стоявшему далеко от большой дороги. В то же время люди, державшие меня за руки, заявили о своем намерении предъявить мне обвинение в оскорблении действием, так как я будто бы напал на них. Но теперь у меня хватило ума и самообладания, чтобы не вступать в препирательство с ними.
— Не держите меня, я пойду с вами в город, — сказал я.
Человек в костюме лесника грубо отказался. Но невысокий человек сообразил, что ненужное насилие может иметь неприятные для них последствия. Он сделал знак второму, и они отпустили мои руки.
Мы дошли до поворота, и перед нами показались окраины Нолсбери. Один из местных полисменов шел по тропинке вдоль большой дороги. Мои двое сразу обратились к нему. Он отвечал, что мировой судья находится сейчас в городской ратуше, и посоветовал нам идти туда.
Мы пошли в ратушу. Клерк выписал судебную повестку, и мне было предъявлено официальное обвинение с обычными в таких случаях преувеличениями и искажениями подлинных фактов. Мировой судья (раздражительный человек, желчно упивавшийся исполнением своих обязанностей) спросил, не был ли кто свидетелем этого «оскорбления действием», и, к моему удивлению, истец рассказал о рабочем в поле. Из последующих слов мирового судьи мне стало ясно, зачем это было сделано. Судья приказал, чтобы я был заключен под стражу до появления свидетеля, однако выразил согласие выпустить меня на поруки, если я смогу представить ему ответственного поручителя. Он отпустил бы меня на слово, если бы меня в городе знали, но так как здесь я был никому не известен, необходимо было, чтобы кто-то взял меня на поруки.
Теперь мне стало понятно, для чего все это было подстроено. Необходимо было избавиться от меня на день, два. В городе, где я был совершенно посторонним человеком, я, естественно, не мог найти за себя поручителя. В целом мне предстояло просидеть в тюрьме три дня — до следующего заседания мирового суда. А за эти три дня сэр Персиваль мог сделать все что угодно, чтобы затруднить мои дальнейшие шаги, — он мог замести все свои следы, не боясь с моей стороны никаких препятствий.
Сначала я пришел в такое негодование, вернее отчаяние, из-за этой коварной задержки, такой низкой и пустяковой, но такой серьезной в связи с последствиями, которые она могла бы иметь, что не мог спокойно поразмыслить, как выпутаться из этого положения. В запальчивости я попросил письменные принадлежности, чтобы частным образом описать мировому судье настоящее положение вещей. Сначала я не понял всей бесполезности и неосторожности такого поступка и написал уже несколько вступительных строк. Мне стыдно в этом признаться, — я почти позволил своей досаде взять верх над моим самообладанием. Вдруг я отодвинул от себя письмо. Мне пришло в голову то, чего сэр Персиваль никак не мог предусмотреть и что могло бы освободить меня
Как вы, может быть, помните, я был у этого джентльмена во время моей первой поездки в Блекуотер-Парк и привез ему рекомендательное письмо от мисс Голкомб, в котором она писала ему обо мне в самых похвальных выражениях. Я написал доктору Доусону, ссылаясь на ее письмо, и напомнил ему, что говорил с ним об опасной и деликатной природе моих расследований. В разговоре с ним я не открыл ему всей правды о Лоре, а сказал только, что мое поручение имеет отношение к важному семейному делу, касающемуся мисс Голкомб. С той же осторожностью я написал ему о неприятном положении, в котором очутился в Нолсбери, и предоставил доктору самому судить, оправдывает ли мою просьбу выручить меня в городе, где я никого не знал, его прежнее гостеприимство и доверие ко мне леди, которую он прекрасно знал и весьма уважал.
Мне разрешили нанять посыльного, который мог поехать к доктору в экипаже. Таким образом, доктор, если б пожелал, мог сразу же вернуться с ним в Нолсбери. Ок-Лодж находился неподалеку от Нолсбери, не доезжая Блекуотера. Посыльный заявил, что обернется часа за полтора. Я велел ему разыскать доктора, куда бы тот ни уехал, и стал терпеливо ждать результатов, надеясь на лучший исход.
Когда посыльный уехал, было около двух часов дня. Около четырех он вернулся вместе с доктором. Доброта мистера Доусона, деликатность, с которой он счел необходимым немедленно прийти мне на помощь, просто растрогали меня! Он тут же поручился за меня, и меня отпустили.
Было четыре часа дня, когда я горячо пожимал руки доброго старого доктора на улице Нолсбери. Я был снова свободным человеком.
Мистер Доусон гостеприимно пригласил меня в Ок-Лодж с тем, чтобы я переночевал у него. В ответ я мог только сказать ему, что мое время не принадлежит мне, и просил отложить приглашение на несколько дней, когда я смогу подробно объяснить и рассказать ему все, что он был вправе знать. Мы расстались настоящими друзьями, и я сразу же направился в контору мистера Уансборо на Хай-стрит.
Необходимо было спешить.
Весть о моем освобождении на поруки безусловно еще до ночи долетит до сэра Персиваля. Если в ближайшие часы его страхи не оправдаются и я не буду в состоянии прижать его к стенке, я могу безнадежно, навсегда потерять все, чего я уже достиг. Беспринципность и бессовестность этого человека, его связи и влияние, безвыходное, отчаянное положение, в которое я мог поставить его своими расследованиями, — все заставляло меня спешить. Я не мог терять ни минуты драгоценного времени на пути к разгадке его тайны. У меня был достаточный срок для размышлений, когда я ждал мистера Доусона, и я хорошо продумал свои дальнейшие шаги. Кое-что из того, что рассказал мне разговорчивый старый причетник, хотя он и надоел мне этим, теперь припомнилось мне в новом свете. Мрачное подозрение, не приходившее мне в голову в ризнице, закралось мне в душу. По дороге в Нолсбери я был намерен обратиться к мистеру Уансборо только за справкой относительно матери сэра Персиваля. Теперь же я решил просмотреть находившуюся у него копию метрической книги приходской церкви Старого Уэлмингама.
Мистер Уансборо был у себя в конторе и немедленно принял меня.
Он был живым, общительным человеком, с румяным, обветренным лицом, похожий больше на деревенского сквайра, чем на юриста. Казалось, его и позабавила и удивила просьба, с которой я к нему обратился. Он слышал, что у отца его была копия метрической книги, но сам никогда ее не видел. До сих пор она никогда никому не была нужна. Она безусловно хранится в сейфе вместе с другими бумагами его отца. После его смерти к ним никто не прикасался.