Шрифт:
О женщинах всегда найдется сказать что-нибудь новое, пока хоть одна из них останется на земном шаре (Станислас Жан де Буффлер)
Знак судьбы
Они случайно встретились в коридоре областного суда. Она – слегка смуглая дама, в деловом костюме и чёрными волосами до плеч, сидела на деревянной скамейке в ожидании процесса. Он – высокий шатен плотного
Мужчина развернулся и замешкался, внимательно глядя на женщину. Но дама его не замечала, сосредоточившись на собственной задаче. Он, помедлив, спросил:
– Это… Ты? Извините, вы?
Так бывает: человек, заметив в толпе кого-то; ещё сам до конца не понимает, не ошибся ли он? Сквозь забвение десятков лет трудно понять – то ли видишь знакомые черты, то ли просто похожие…
Симпатичная – даже вопреки возрасту – брюнетка отвлеклась от документов в руках и, подняв голову, улыбнулась. Хотя тоже с некоторым сомнением – вроде, признавая за знакомца, но не могла сразу припомнить.
– Алёна?
Теперь женское лицо окончательно просветлело в столь притягательной когда-то для него улыбке:
– Анатолий?..
– Какими судьбами в Волгограде? Ведь ты же с Украины? Сильно сейчас занята? – забросал он её вопросами.
– Да вот через пятнадцать минут буду защищать клиента, – ответила она с некоторой растяжкой, ещё не отойдя мыслями от прочитанного. В её интонации слышались мягкие, тягучие звуки русскоязычного жителя Донбасса. – Так получилось, что живу теперь тут.
– О, как! Так ты моя коллега? Я вот тоже неисповедимыми судьбами очутился в этом городе. Давай встретимся? Скажем, где-то после обеда.
– Давай. Думаю, в двенадцать мой процесс уже закончится.
***
И вот они уже сидят в кафе в центре города и жадно всматриваются друг в друга, ищут милые в пору юности черты и манеру говорить, когда-то привычные жесты.
Алёна несколько смущённо улыбалась. Её беспокоило – несмотря даже на всё прошлое, – как воспринимает он её через много лет? Тот мужчина, с которым она была так – представлялось навечно! – близка.
Всё начиналось, как обычно: романтическая связь студентов Саратовского юридического института, чёрно-белые отношения из-за разницы в характерах после первых схлынувших чувств, козни завистливых подружек. Затем – распределение, когда выпускников направили в разные уголки Советского Союза: Алёну – на родину в Луганск, Анатолия – как баловня престижной семьи – в Москву. И, увы, погасла ярко вспыхнувшая страсть, как после жарких объятий и стонов, вдруг двое откидываются на постели прочь, утомлённые…
Хотя они обменялись адресами, но каждый так и не собрался написать другому. Алёна обиделась, что он не отозвался первым. Анатолия же закрутила карусель столицы с суетным метро и чётким графиком солидной синекуры, новыми встречами и внезапными делами, бесконечным «потом-потом».
Потом у каждого образовалась семья. Зато СССР, как общая семья, распался,
Лишь скудные весточки иногда просачивались до бывших влюблённых о событиях в жизни каждого: кто и когда вступил в брак, у кого и кто родился, кто и чем занимается. Да, после оба развелись, однако с годами их корабли потеряли друг друга, уплыв за линию горизонта.
Алёна, попрактиковавшись два года в адвокатуре, ушла в судьи, хотя, вроде бы не предполагала делать этого. К той поре ей исполнилось двадцать пять – возрастной ценз, после которого могут назначить на подобную должность. Именно тогда на личном примере убедилась: детство часто определяет судьбу.
Получилось, что после восьмого класса её тётю чуть не осудили по навету. И девочка несколько недель ходила на тяжкий процесс, с замиранием сердца ожидая: неужели незаконно осудят родственницу? Всё обошлось. Тогда Алёна впервые подумала: «Я тоже хочу восстанавливать справедливость».
Первый процесс ей запомнился особенно. Он был связан с двойным убийством одним молодым негодяем. Тот сначала запросто убил ножом охранника на автостоянке, чтобы забрать с подельником чужую машину. Внезапно объявился владелец машины, зарезали и его.
Она никак не могла понять: как можно так легко лишить человека жизни? Сорокалетний охранник только вышел первый день на работу, у автовладельца осталась пара малолетних дочек. Имеешь ли ты право распоряжаться чужой судьбой? Ведь если ты поставил на чёрное деяние печать со словом «да», то должен осознавать, что некто другой может также распорядится твоей судьбой. И этому «некто» государство поручит решать, что с тобой делать.
Хотя Алёна – в отличии от своих «подопечных» – не раз сомневалась в важном выборе: «Имею ли я право судить? Лишать свободы и даже жизни людей?» Ибо не зря же сказано: «Да не судите других, и не будете судимы»? Но как же тогда быть? Кто восстановит попранную справедливость? Ведь высшее правосудие где-то высоко в голубой дымке. Всё-таки получалось, что кто-то и здесь, на земле, должен осуществлять законную месть. Иначе никак. Иначе преступники будут нагло ухмыляться, не озираясь вокруг в поисках меча правосудия.
Впрочем, разбираясь в перипетиях людских трагедий, Алёна часто убеждалась: в душах многих преступников таится-таки чувство справедливости, на собственных весах совести они достаточно легко определяют, насколько тяжела их вина. Законоотступник может, конечно, бравировать собственной удалью, но ведь в душе свербит: что-то делаешь не так… Правда, у отъявленных бандитов и убийц она даже не допытывалась (как это бывало с иными подсудимыми), какова цена их преступлениям: они до конца будут защищать своё нутро, убегая от прямого ответа, страшась возмездия. И тогда уже она перестала сомневаться.