Женщины Девятой улицы. Том 2
Шрифт:
Опытные посетители галерей читали обзоры критиков и с авторитетным видом повторяли их мысли и оценки. Теперь, примерив на себя ореол знатока и ценителя искусства, они, придя в галерею Сидни Джениса на октябрьскую выставку под красноречивым названием «Художники: мужчина и его жена», могли вместе с критиками надменно фыркать по поводу представленных там женских работ. Результаты творческого партнерства разных полов Дженис продемонстрировал на картинах Ли и Джексона, Элен и Билла, Макса Эрнста и Доротеи Таннинг, Пикассо и Франсуазы Жило [223] . Но критики не увидели на той выставке замечательных произведений талантливых творческих пар. Они видели там работы художников, которых можно было смело назвать звездами современного искусства, и их жен, которые также баловались живописью. В сущности, этот посыл был изначально встроен в название выставки. Она ведь называлась не «Художники: мужчина и женщина» и даже не «Художники: муж и жена», а «Художники: мужчина и его жена». Это была выставка работ креативных мужчин и их спутниц. Стоит ли удивляться, что New York Times объявила мужчин, участвовавших в той выставке, «авантюристами», которых мотивируют новые смелые идеи, а про женщин-участниц написала, что они сдержанны и внимательны к «композиции и цветовому решению». По словам рецензента газеты, этот контраст был особенно заметен в паре Джексона и Ли; впрочем, по его мнению, «то же самое можно сказать о Виллеме и Элен де Кунингах» [224] .
223
Stuart Preston, “By Husband and Wife”, X9.
224
Stuart Preston, “By Husband and Wife”, X9.
225
“Review”, ArtNews 48, no.6 (October 1949): 45.
Без сомнения, для патриархального и одержимого идеями фрейдизма американского общества конца 1940-х годов критика, основанная на половой принадлежности художника, была совершенно естественной, даже неосознанной [226] . Жермен Грир писала, что в парах творческих личностей «мужчина всегда был главенствующей фигурой, новатором и инициатором, а женщина – его подражателем» [227] . Впрочем, это относилось не только к творческим парам. Так, например, Маргарет Мид писала в книге «Мужчина и женщина», опубликованной в том же 1949 году: мужчине на пути к успеху очень помогает то, что он всегда выходит победителем в соревновании как минимум с одним человеком – со своей женщиной. По мнению Мид, мужчина, оценивая свои жизненные успехи, всегда может заключить: даже если он не достиг всего, чего мог, он всё равно лучше своей жены [228] .
226
Friedan, The Feminine Mystique, 95–97, 100; Mead, Male and Female, 275–276; Millett, Sexual Politics, 203.
227
Greer, The Obstacle Race, 42–43.
228
Mead, Male and Female, 289–290. Мид цитировала опрос журнала Fortune, проведенный сразу после войны, в ходе которого выяснилось, что мужчины чаще хотели бы жениться на «девушке» с «умеренно успешной» карьерой, нежели на «чрезвычайно успешной» в профессиональной жизни.
Надо сказать, мужчин – участников выставки в галерее Джениса победа над своими женами ничуть не интересовала, но посетителям ничто не мешало использовать описанную Мид социальную формулу хотя бы для того, чтобы чувствовать себя увереннее в освоении современного искусства. Они, возможно, не слишком много знали о новой живописи, но в одном были уверены на все сто: работы мужчин, выставленных в галерее, лучше, чем произведения женщин. Считалось, что именно Сидни Дженис, автор идеи этой выставки, сделал «арт-бизнес бизнесом» [229] . Может, показав картины художников-мужчин бок о бок с работами женщин, которых в названии выставки обозначил как «их жен», он руководствовался лишь циничной целью повысить ценность этих работ? Впрочем, какими бы мотивами ни руководствовался галерист, эффект был вполне предсказуемым. Когда творчество Ли и Элен представили широкой публике, уже сам стиль этого представления предполагал, что они существа низшего порядка.
229
Marquis, The Art Biz, 242.
Ли сразу отнеслась к той выставке как к чему-то «пустому и бесполезному» [230] . Так же в конце концов поступила и Элен, которую поначалу воодушевила возможность показать свои работы в Даунтауне. «Изначально это казалось хорошей идеей, но позже я подумала, что это, по сути, унижение женщин, – вспоминала Элен. – Было в той выставке что-то, позволявшее предположить, что женщины – жены – прилагаются к настоящему художнику» [231] . И всё же ей оказалось легче проигнорировать это пренебрежительное отношение, чем Ли. Ли ожидала большего. Она была ветераном многих коллективных выставок, но никогда еще ее не принижали столь публично. Кроме того, она отлично знала, что ее творчество в тот период не имело ничего общего с творчеством Поллока. «Иначе и быть не могло, – говорила Ли. – Два человека, даже если они женаты, это всё равно два совершенно отдельных человека» [232] . На той выставке выставлялась одна из замечательных работ из ее цикла «Миниатюры» [233] . Как и многие другие ее произведения, цикл был результатом труднейшего творческого пути художницы вне классического искусства, вне Гофмана, вне Поллока, но ее картинам всё равно отказывали в индивидуальности.
230
Oral history interview with Lee Krasner, November 2, 1964–April 11, 1968, AAA-SI.
231
Hall, Elaine and Bill, 86.
232
Oral history interview with Lee Krasner, November 2, 1964–April 11, 1968, AAA-SI.
233
“Lee Krasner, Little Image Paintings”, iv; Naifeh and Smith, Jackson Pollock, 586.
Ли отреагировала на незаслуженную критику очередным радикальным изменением курса. В том году она создаст последнее полотно из цикла «Миниатюры» и двинется в новом направлении [234] . «Для Джексона 1949 год был удачным; для Ли с творческой точки зрения он был менее успешным: она писала похожие на Матисса абстракции в стиле школы цветовых полей… все эти работы, кроме двух, она вскоре уничтожила, – рассказал Джеффри Поттер. – А вот для их брака это был самый лучший год – благодаря победе Джексона над алкоголем» [235] . Ли была на редкость прагматичной личностью. Она переживет очередные творческие трудности, утешившись жизнью, в которой не было пьяных домашних бесчинств мужа, причинявших ей так много горя.
234
Oral history interview with Lee Krasner, November 2, 1964–April 11, 1968, AAA-SI; Landau, Lee Krasner: A Catalogue Raisonn'e, 310.
235
Potter, To a Violent Grave, 120.
Приехав с Джексоном в Нью-Йорк на выставку «Мужчина и его жена», Ли совершенно случайно столкнулась на улице с Грейс. Женщины встретились впервые с прошлого февраля, когда Грейс и Гарри уехали в Мексику, и Ли жаждала новостей об их экзотической поездке.
– Ну что, как Гарри? – спросила она загорелую и заметно изменившуюся Грейс.
– А кто это «Гарри»? – презрительно сказала в ответ девушка [236] .
В творческом плане та поездка стала для Грейс истинным прорывом. Она ехала в Мексику для учебы в художественной школе, но не нашла там ни одного курса, достаточно интересного, чтобы привлечь и удержать ее внимание. И она, как и раньше, когда только приехала в Нью-Йорк, пошла учиться на улицы. Грейс искала вдохновения в архитектуре барокко и колониального стиля, со временем ставшей историческим фоном Сан-Мигеля; в приходящем в упадок декоративном богатстве, заметно контрастирующем с простой красотой индейских промыслов и с бытовой утварью, которую в великом множестве предлагали местные торговцы. Художница искала новые цветовые комбинации, новые формы, новые текстуры, которые можно было бы применить в живописи. Она даже стала ценить отсутствие формального художественного образования, ведь это избавляло ее от необходимости нарушать правила. По счастью, она не знала ни одного такого правила.
236
Curtis, Restless Ambition, 56.
В такой среде творческий стиль Грейс, хоть и нерешительно, постепенно стал смещаться в сторону более богатой, более полной абстракции. Ее мазки становились всё более широкими, краски – более густыми, формы – более чувственными, без четкого контура; на холстах всё реже можно было найти распознаваемые образы. «Только в 1949 году мои картины начали вселять надежду на то, что я когда-нибудь достигну чистого экспрессионизма», – признавалась она [237] . Изменился и масштаб ее работ. Большие полотна всегда привлекали Грейс, и в Мексике она наконец нашла то, что искала. Ярче всего это изменение отражала привезенная из той поездки картина под названием Secuda Esa Bruja («Держите ведьму»). Живопись смутно напоминала по стилю вдохновленного сюрреалистами Поллока, впечатляющий холст почти двухметровой высоты был покрыт ярко-желтым кадмием и оранжевым.
237
Nemser, Art Talk, 156.
Однако в личном плане та поездка стала полной катастрофой [238] . Здоровье Гарри в Мексике сильно ухудшилось, и Грейс впервые поняла, сколь глубокую проблему он от нее скрывал. Он перенес несколько приступов эпилепсии; кульминацией стал случай, когда Грейс нашла Гарри лежащим без сознания на полу в его мастерской. На следующий день он пережил целую серию судорог, во время которых он периодически терял сознание. А когда наконец пришел в себя, истощенный физически и психологически, несколько дней пребывал в состоянии «полной летаргии» [239] . Словом, Грейс оказалась в чужой стране с беспомощным мужем на руках, который отлично знал о своем скверном здоровье, но не счел нужным предупредить ее перед поездкой [240] . Примерно в то же время правительство США урезало государственную аккредитацию для школы в Сан-Мигеле, так как тамошние студенты постоянно требовали улучшения условий. «И мы оказались там без льгот для ветеранов», – рассказывала Грейс. По сути, у них не было выбора – надо было возвращаться в Нью-Йорк. Но в связи с этим возникала еще одна серьезная проблема: здоровье Гарри не позволяло ему вести автомобиль, а у Грейс не было прав, да еще и машина барахлила. «В проклятом авто не работали некоторые механизмы, но они начали выбираться из Мексики, – рассказывал Рекс Стивенс. – Передняя передача в машине не работала… И денег совсем не было» [241] .
238
“Grace Hartigan, Painting from Popular Culture”; Harry A. Jackson Journals, November 12, 1949, courtesy Harry A. Jackson Trust, 19; Harry A. Jackson Journals, July 7, 1949, courtesy Harry A. Jackson Trust, 21.
239
Curtis, Restless Ambition, 54.
240
Oral history interview with Grace Hartigan, AAA-SI.
241
Rex Stevens, interview by author.
Из-за мексиканской жары, пыли и кустарников они сбились с пути и блуждали до тех пор, пока не встретились с друзьями; тогда они починили машину и продолжили путешествие на восток, причем большую часть пути за рулем сидела Грейс. В Нью-Йорк они прибыли 1 октября как муж и жена, но их брак уже был полной фикцией [242] . Ответ Грейс на вопрос Ли четко продемонстрировал: художница окончательно решила отказаться от мужа номер два. Она больше не подписывала свои картины ни «Грейс Джейхенс», ни «Грейс Джексон». Она опять стала Грейс Хартиган и останется ею до конца своих дней. Дело было за малым – найти собственное жилье и официально оформить развод.
242
Rex Stevens, interview by author; Harry A. Jackson Journals, November 12, 1949, courtesy Harry A. Jackson Trust, 21; Grace Hartigan, letter to Gertrude Kasle, December 9, 1989, Baltimore to Detroit, Series 1, Box 2, Folder 27, The Gertrude Kasle Gallery Records, AAA-SI.
Надо сказать, это решение вполне устраивало Грейс, равно как и закончившаяся поездка. Она вернулась в Нью-Йорк, став намного сильнее. На фоне неожиданных невзгод и за тысячи миль от любого, кто мог бы ее утешить и успокоить, она продолжала писать. Но чтобы и дальше заниматься любимым делом, Грейс нужны были деньги. Она пошла в школу Гофмана и предложила свои услуги в качестве натурщицы; ее тут же взяли. В итоге Грейс обустроилась как художник и муза в самом центре вечно бурлящей атмосферы Восьмой улицы [243] .
243
Grace Hartigan to Gertrude Kasle, December 9, 1989, Folder 27, Box 2, The Gertrude Kasle Gallery Records, AAA-SI.