Женщины для вдохновенья (новеллы)
Шрифт:
Но стоило вспомнить все, что было между ними, и свою любовь, и то чудное состояние духа, которое она испытывала рядом с ним, и счастье его любви, как Таня слабела: «И все это отойдет от меня, и я все-таки останусь жить?»
Ее отвезли в Москву в надежде, что домашняя обстановка поможет Тане развеяться. На какое-то время она и впрямь отвлеклась. К тому же сестра Лиза наконец-то собралась замуж. Толстому сделали в Москве операцию, и он, чуть поздоровев, начал читать самым близким слушателям первые главы «Войны и мира». Таня с восторгом узнавала события своего детства, юности, своих близких и друзей…
Но вот Лев Николаевич уехал к жене, которая должна была скоро рожать, и Таня снова запечалилась. Да и новости о Сергее Николаевиче не могли порадовать…
Ее все раздражало. Она не находила себе места, не находила для себя правильного решения.
Случайно она услышала, как горничная Прасковья рассказывала молоденькой прислуге о том, как ее знакомая полюбила женатого и семейного.
— И он, значит, ее полюбил, — говорила Прасковья. — И она, окаянная, обошла его, да так, что он и жену, и детей всех бросил для нее.
— Ну, такой разлучнице Бог счастья не пошлет, — говорила няня.
«Да ведь это я такая, — подумала Татьяна. — Это мне Бог счастья не пошлет! За что мне такая гадкая судьба стала?»
Она надеялась, что новый год принесет ответ. И в самом деле, в первых же числах января пришло письмо от Льва Николаевича:
«Как я смотрю на ваше будущее? Сережа сказал раз: „Надо все кончить так или иначе, женившись на Маше или на Тане“. Я жалею Машу больше тебя по рассудку, но, женившись на Маше, он, пожалуй, погубит и ее и себя… Я ничего не знаю и ничего определенного для вас не желаю, хотя люблю вас обоих всеми силами души. Что для вас обоих будет лучше, знает один Бог. В душе перед Богом тебе говорю, я желаю — да, но боюсь, что — нет… Прощай. Молись Богу, это лучше всего…»
Облегчения письмо не принесло.
Слова Сергея Николаевича, что он должен жениться или на Маше, или на Тане, оскорбили ее. В чем решение, раз она, Татьяна, его невеста и об этом знают все? Или он считает ее пустой девчонкой, ведь она уже в третий раз в своей жизни влюблена?
И, как всегда в затруднительных случаях, Таня обратилась к матери:
— Мама, прочтите письмо Левочки и скажите, что мне делать.
Любовь Александровна, прочитав письмо, задумалась.
— Таня, — сказала она наконец. — Напиши ему отказ. Женившись на тебе, он сделает несчастие свое, всей семьи, а стало быть, и твое. Он любит Машу.
Вечером того же дня Таня написала короткий и категоричный отказ, не отрывая пера от бумаги, не задумываясь и не переделывая ни слова:
«Сергей Николаевич! Я получила письмо от Левочки. Оно многое открыло мне, чего я прежде не знала. Может быть, и не хотела бы знать. Оно заставило меня возвратить вам ваше слово. Вы свободны! Будьте счастливы, если можете».
Она не ждала ответа, однако Сергей Николаевич написал: «Вы дали нищему миллион, а теперь отнимаете его!» Дальше он писал, что надо устроить дела, что это так сложно и требует времени, что теперь болезнь Марьи Михайловны мешает что-то предпринять, и т. д.
Это письмо показалось Тане неискренним. Она сожгла его, ничего не ответив. Она уже не верила в возможность брака, в возможность своего счастья. Она не верила в то, что сможет дальше жить. И тут ей на глаза попалась старшая горничная Прасковья с этими квасцами. А потом… а потом Бог послал ей для спасения Кузминского.
Сначала Таня жалела, что поправляется — боли изнурили ее! — но потом смирилась с тем, что жить все-таки придется. И, может быть, даже придется быть счастливой.
Толстые снова забрали ее к себе в Ясную Поляну. Татьяна сдружилась с их друзьями Дьяковыми, жившими по соседству, и как-то раз туда приехал Афанасий Фет с женой. Таню попросили петь. Она давно уже не чувствовала себя настолько «в голосе», как тем вечером.
Уже стемнело, и лунный майский свет ложился полосами на полутемную гостиную. Соловьи, когда она начинала петь, перекрикивали ее голос, словно сочли ее своей, такой же певучей птахой, как они. Первый раз в жизни она испытала это.
Наутро Фет подошел молча к Тане и подал ей исписанный листок бумаги:
— Это вам в память вчерашнего эдемского вечера.
Заглавие было — «Опять». Произошло оно оттого, что в 1862 году, когда Лев Николаевич был еще женихом и Фет был в гостях в Москве у родителей Тани, он просил Таню спеть. Она сначала отказывалась, потом согласилась. С тех пор прошло четыре года. И вот вчера она пела ему — опять.
— Афанасий Афанасьевич, прочтите мне ваши стихи, вы так хорошо читаете, — попросила Таня, поблагодарив его.
И он прочел:
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали Лучи у наших ног в гостиной без огней. Рояль был весь раскрыт, и струны в нем дрожали, Как и сердца у нас за песнею твоей. Ты пела до зари, в сердцах изнемогая, Что ты одна — любовь, что нет любви иной, И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя, Тебя любить, обнять и плакать над тобой. И много лет прошло, томительных и скучных, И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь, И веет, как тогда, во вздохах этих звучных, Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь, Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки, А жизни нет конца, и цели нет иной, Как только веровать в рыдающие звуки, Тебя любить, обнять и плакать над тобой!Дело было, конечно, не только в голосе Татьяны, не только в ее красоте и обаянии. Она была живым олицетворением тех слов, которые когда-то, еще в молодости, записал в своем дневнике Лев Толстой: «Да, лучшее средство к истинному счастью в жизни, это: без всяких законов пускать из себя во все стороны, как паук, цепкую паутину любви и ловить туда все, что попало, и старушку, и ребенка, и женщину, и квартального».
Но он был слишком громоздкий, слишком тяжелый, слишком сложный человек. А вот Татьяна Берс и впрямь ловила всех и заражала их своим внутренним, священным огнем. Она понимала, что в жизни есть один смысл — любовь.
Именно поэтому и списывал с нее Толстой свою любимую героиню, идеал женщины — Наташу Ростову.
Кузминский, который увидел волю Провидения в том, что спас жизнь своей первой любви, больше не оставлял Татьяну. В 1867 году состоялась их свадьба.
Ирония судьбы! Когда Татьяна и Александр Кузминский ехали к священнику назначать срок венчания, их карета встретилась на проселочной дороге с каретой Сергея Николаевича Толстого и Марьи Михайловны, которые ехали венчаться. Седоки раскланялись — и разъехались, не сказав ни слова…