Женщины его жизни
Шрифт:
Принцесса подошла к комоду в стиле Регентства и выбрала самый красивый цветок из букета в китайской фарфоровой вазе.
– Для властелина моего сердца, – прошептала она, протягивая ему цветок.
– Моя нежная Маари, – произнес Бруно с обожанием. Он смотрел не отрываясь на ее изумительную фигуру на фоне покрытой камышовыми циновками стены, частично отраженную в тусклом великолепии старинного венецианского зеркала, висевшего над камином белого мрамора с золотыми инкрустациями.
– Я здесь, – сказала она на чистейшем французском, усаживаясь рядом с ним.
– Помнишь нашу мансарду на
– Я помню все, – ответила она, кивая очаровательной головкой с мягкими и пушистыми волосами и покачивая бриллиантовыми сережками в ушах.
– А ужины «У Прокопа»? – Он говорил о старинном парижском кафе.
– А еще шарманщиков и витрины Сен-Жермен-де-Пре, – подтвердила она, вращая за горлышко в серебряном ведерке со льдом бутылку «Крюга» урожая 1974 года.
– Я тебе говорил, что ты похожа на Париж? – спросил он, восхищаясь ее тактичной сдержанностью.
– Нет, но мне приятно и сейчас об этом услышать, – с благодарностью ответила она.
Бруно попытался выбросить из головы печальные мысли, пока Маари разливала шампанское в высокие тонкостенные хрустальные бокалы.
– Чтобы наша любовь никогда не кончалась, – сказала принцесса.
– И чтобы наш сын вырос в более справедливом мире, – добавил Бруно.
– Санни не ожидал твоего приезда, – объяснила она. – Хочешь увидеть его прямо сейчас?
– Нет, – ответил Бруно. – Не хочу его будить, он потом не заснет до утра. Увижусь с ним завтра.
Он бросил на нее благодарный взгляд, полный признательности за ее сдержанность, за преданную, бескорыстную любовь.
Маари никогда не забрасывала его вопросами, терпеливо дожидаясь, чтобы он заговорил первым, если сам захочет поделиться с ней своими мыслями.
– Мне кажется, это мудрое решение, – поддержала его принцесса.
Бруно привлек ее к себе, приник к плечу, вдыхая исходящий от нее опьяняющий аромат мускуса и магнолии, ее естественный запах. Ей не требовалось особых ухищрений, чтобы быть красивой.
– Мое решение продиктовано чистейшим эгоизмом, – признался Бруно.
– Какое решение? – шаловливо переспросила она, сдерживая улыбку.
– Решение не будить Санни. Я решил этого не делать из-за нас. Остаток этой ночи я хочу провести только с тобой. – Он поставил опустевший бокал на столик.
Маари обняла его, и Бруно встал, без усилия подняв гибкое, как ивовый прут, тело своей принцессы, обвившей руками его шею. Он пересек гостиную и ногой открыл дверь, ведущую в спальню.
Она счастливо улыбалась его нежности и силе, радостно отдаваясь традиционному и вечно новому ритуалу, предварявшему изнурительную сладость любовной игры. У нее закружилась голова, пока она плыла на руках у мужа по убранной во все белое супружеской спальне: пол был покрыт белыми овечьими шкурами, сводчатые окна задернуты белыми шторами, лампы на столиках из плетеного тростника защищены белыми вышитыми абажурами, а брачное ложе укрыто легким пологом из белоснежного батиста.
Бруно осторожно опустил ее на постель и на мгновение остановился, чтобы полюбоваться ею, потом не спеша принялся раздеваться. Она спустила платье с плеч с грацией, напомнившей ему их первую встречу в Париже.
Они хотели было начать разговор, но скоро поняли,
Костры разбрасывали вокруг красноватый свет: они были слишком далеко, чтобы смягчить прохладу зимней ночи Южного полушария, но достаточно близко, чтобы своими беспокойными и несколько театральными отблесками подчеркнуть мужественную красоту и решительное выражение лица Бруно.
Нежная Маари, обольстительная принцесса с янтарными глазами и бронзовой кожей, взяла его под руку трогательным женственным жестом, словно ища защиты.
Они шли вместе, атлетически сложенный мужчина и женщина с хрупким телом газели, направляясь к громадному дереву, выросшему много столетий назад в центре поляны. Темный лес в отдалении, наполненный своей особой жизнью, смешивал тропические ароматы с ночной свежестью.
Мужчина и женщина, одетые в белое, шли с естественной простотой первых людей на земле, глядя на гигантский баобаб с разными мыслями, но с одинаковым волнением, с одним и тем же трепетным чувством. Церемония повторялась неизменно, когда Бруно предстояло покинуть Бурхвану. В отблесках пламени туземцы, составлявшие свиту принцессы, затянули старинную песню напутствия в дорогу, опираясь на копья.
Паломничество к баобабу имело для принцессы Маари значение древнего священного ритуала. Всякий раз накануне отъезда она настаивала, чтобы Бруно сопровождал ее к этому гиганту, традиционно считавшемуся местом встречи добрых богов, таинственным обиталищем духов.
Ветер проникал в крону тысячелетнего дерева, извлекая таинственную музыку из циклопической арфы его ветвей, величественно вознесшейся на фоне ночного неба. Звезды сверкали на черном бархате августовского небосвода, словно расшитом призрачными серебряными нитями.
Стояла зима, и грандиозный купол баобаба еще хранил воспоминание о тонком экзотическом аромате белых цветов. Он становился заметнее, когда ветер стихал, и исчезал с каждым новым порывом, приносившим с собой запахи леса.
– Я люблю тебя, – прошептала Маари на своем древнем языке. Прижимаясь к груди мужа, она словно искала поддержки и защиты, но в то же время заслоняла его своим телом от кишевшей таинственной жизнью темноты.
Бруно улыбнулся, но по спине у него пробежал холодок.
– Ты так говоришь об этом, словно мы только что встретились в первый раз. – Несмотря на желание смягчить драматизм невольно волновавшей его минуты и не поддаваться чарам Маари, ее колдовскому прикосновению, проникавшему через кожу прямо ему в сердце, он произнес эти слова серьезным и даже торжественным тоном.
– А мы и вправду только что встретились, – ответила Маари.
Это было верно. Они знали друг друга более десяти лет, у них был восьмилетний сын, но их взаимное чувство было свежим и страстным, как в первые дни, и слова любви все еще не утратили для них своего первозданного смысла.
– Я тоже люблю тебя, – прошептал Бруно.
Сильной и теплой рукой он приподнял к себе лицо жены и заглянул в янтарные глаза, отражавшие свет звезд.
– Люблю твои глаза, – призналась Маари, глядя на него с обожанием. – Лунные глаза.