Женщины-масонки
Шрифт:
Внезапно раздался стук в дверь.
Он с раздражением встал, подошел к двери и открыл ее.
Мертвенная бледность залила его лицо, когда он увидал Марианну.
– Это вы!…– произнес он.
Он не осмелился назвать ее по имени.
– Это я, Иреней.
На ней был парадный туалет; ее черные волосы трепетали на белоснежных обнаженных плечах.
Иреней схватил ее за руку и увлек за собой в комнату.
Не сводя с него глаз, она села на канапе.
Он остался стоять.
Он никак не ожидал подобного визита; нервная дрожь сотрясала все его тело, и несколько мгновений он был не в состоянии выговорить хоть одно слово.
– Что вам угодно? – несколько оправившись от этого удара, произнес он.
– Вы сами знаете.
Иреней опустил голову и не ответил.
– Я хочу, чтобы он жил,– прибавила она.
И так как он по-прежнему хранил молчание, она продолжала:
– Случай открыл мне все. Сегодня утром я вернулась от графини д'Энгранд, и в ту минуту, как я подошла к своему номеру, я услышала голоса в комнате Филиппа. Я прислушалась. У него был ваш секундант. Я узнала обо всем: о том, что вы встречаетесь завтра утром, о том, где вы встречаетесь, о том, какой выбран род оружия. Иреней, мне пришлось собрать все свои силы и всю решимость чтобы прийти к вам с мольбой.
– Вы, стало быть, предполагаете, что я способен отказаться от дуэли?
– Я надеюсь на ваше сердце и на мою просьбу.
– Но вы прекрасно знаете, что этот человек вас не любит или, вернее, никогда вас не любил!
– Иреней!
– Да, он никогда вас не любил! С ним ваша жизнь ежечасно превращается в жизнь мученицы.
– Кто вам сказал? Вы заблуждаетесь!
– Несчастная женщина!– прошептал он.
Он подошел к столу, за которым писал, вынул из ящика уже знакомую нам записную книжку и протянул ее Марианне.
– Вы видите: мне известно все,– сказал он,– этот человек – ваше несчастье, и вы не можете этого отрицать.
Марианна испустила вздох.
– Мало того, что он вас не любит,– он вас ненавидит,– продолжал Иреней.– Вы для него обуза, вы ему в тягость!
– Я знаю,– отвечала она.
– Но тогда почему же вы хотите, чтобы он жил?
Иреней устремил на нее долгий, печальный взгляд. Всю свою кровь, всю душу, все воспоминания, все надежды он вложил в следующие слова:
– Вы только начинаете жить, Марианна; вы еще не знаете, что такое безответное чувство; вам еще неизвестно, какое пагубное влияние оказывает подобного рода ошибка на всю будущую жизнь. Выслушайте меня и поверьте мне: это скверный человек, повторяю вам; я сам знаю это, я знаю это и от других людей. Предоставьте Богу решить его участь
– Вы жестоки, Иреней!
– Нет, я только справедлив.
– Значит, вы себялюбец; это самолюбие заставляет вас мстить ему, это ваше самолюбие вы хотите удовлетворить завтрашней встречей!
Иреней пожал плечами.
– Когда-нибудь вы скажете мне спасибо за то, что я завтра сделаю для вас,– произнес он.
– Скажу спасибо за смерть Филиппа? Да серьезно ли вы говорите, или это не больше чем жестокая шутка? Вы сейчас заговорили о Боге, но Бог не нуждается в том, чтобы кто-то заменил Его. И потом Филипп совсем не такой, как о нем говорят и как я сама могла сказать в минуту раздражения. Мне кажется, я знаю его лучше, чем вы; в течение года я виделась с ним ежедневно, тогда как вы были свидетелем двух или трех его поступков за всю жизнь, и по ним-то вы его и судите. Как же можно судить так о ком бы то ни было? Уверяю вас, у Филиппа есть и хорошие стороны!
– О, да! – иронически пробормотал Иреней.
– Я видела, как он однажды плакал у моего изголовья, когда я болела!
– Только однажды?
– А кроме того, хотя бы он был чудовищем, вам-то что до этого? Я люблю его таким, какой он есть, я люблю его ради себя самой. Это эгоизм, я согласна. Но я ни за кем в мире не признаю права являться ко мне и объявлять: «Человек, которого вы любите,– человек скверный; не мешайте нам, и мы его убьем»!
– Вы слепы! – воскликнул Иреней.
– О нет, я прекрасно все вижу,– возразила Марианна.– Разве я первая рабыня, которая не желает покидать своего господина? Вы человек наблюдательный, вы, наверное, не раз видели примеры подобного покорения сердец. Моя жизнь принадлежит Филиппу; может быть, в этом есть нечто сверхъестественное, но когда он со мной, я способна только повиноваться и любить!
– Но ведь вы страдаете!
– Я привыкла к страданиям и буду привыкать к ним все больше и больше. Когда-то и я была ребенком; в то время слезы градом лились у меня из-за булавочного укола; теперь я уже не плачу…
– Даже от самых страшных обид,– покачав головой, закончил Иреней.
– Иреней, пожертвуйте ради меня вашей злобой на Филиппа, умоляю вас, простирая к вам руки!
– Это невозможно, Марианна!
– Но ведь вы убьете меня, а не его! – воскликнула она.
– А кто вам сказал, что я убью его? Кто вам сказал, что не я погибну на дуэли? Надейтесь, Марианна, надейтесь…– с горькой улыбкой прибавил он.
При этих несправедливых словах Марианна взбунтовалась. Она направилась было к двери, но на полпути остановилась.
– Что ж,– заговорила она,– я претерплю все. Я вынесу вашу жестокость до конца. Бог свидетель, что все уважение, вся признательность моего сердца были отданы вам. Но если вы можете столь неверно судить о моих чувствах,– что ж! Я дойду до последней степени унижения; я просила вас, простирая к вам руки, теперь я буду умолять вас, стоя на коленях!
– О Марианна!
– Эта дуэль не должна состояться; нельзя, чтобы один из вас запятнал себя кровью другого. Оскорбление, которое вы нанесли Филиппу, не могло быть смертельным. Откажитесь же от вашего пагубного замысла!
– Сейчас уже слишком поздно.
– Нет!
– Марианна, бывают на свете роковые обстоятельства; эта дуэль принадлежит к их числу. Ничто не может предотвратить ее!
– И вы пойдете туда?
– Пойду.
– Вы будете стрелять в него?… О, если вы это сделаете,– не давая Иренею времени ответить, вскричала она,– я вас возненавижу!
Иреней посмотрел на нее с грустным удивлением.
– Вы меня возненавидите,– медленно повторил он, словно не вполне понимая смысл этих слов.
Женщина энергично кивнула головой, и это означало:
– Да!
Он отвернулся, чтобы она не видела страдальческого выражения его лица.
Две минуты протекли в тягостном молчании.
Вся жестокость, которая таилась в натуре Марианны, пробудилась и накалилась. Глаза ее сверкали огнем в полумраке комнаты. Теперь этот огонь будет гореть постоянно.
– Быть ненавидимым ею!– снова прошептал Иреней.
Музыка, игравшая в саду, проникла в окно, оставшееся открытым, и достигла их слуха. Порывистый ветер колебал пламя свечи. Эти неровные звуки и этот дрожащий свет составляли превосходный аккомпанемент этой полной горечи сцене.