Женщины на российском престоле
Шрифт:
Царевна, дочь царя
Царский поезд двинулся по заснеженным дорогам на восток, в глубь России. Князь Василий, как цербер, не отходил от императрицы и даже ехал с ней в одних санях – он боялся, как бы Анна не узнала о тайных замыслах верховников. Две недели в пути – времени достаточно, чтобы и насладиться картинами зимней природы, и испытать всевозможные дорожные неудобства, и вспомнить всю прошлую жизнь. Для этого было самое время – ведь Анна оказалась на очередном перевале своего земного пути.
Жизнь ее сложилась неудачно. Она была исковеркана чужой, могучей волей, подчинена интересам других, прошла в страхе, унижении, бедности, без тепла и семьи. А ведь началось все так лучезарно: 28 января 1693 года в Кремле родилась царская дочь. Сохранившиеся до наших дней великолепные кремлевские палаты и церкви дают представление о той неземной красоте – как тогда говорили, «благолепии», – которая окружала новорожденную. Блеск злата и серебра, яркие цвета настенных росписей, тисненные золотом кожи, восточные ковры, немыслимой красоты сочетания желтого, голубого, лазоревого, алого, багреца, червленого – все это создавало впечатление праздника, рая. Но рая на земле, как известно, уже давно нет – жизнь в кремлевских палатах и черных избах деревень подчинена одним законам любви и ненависти, голода и сытости, болезни и смерти.
Вряд ли Анна помнила отца – царь Иван V Алексеевич умер, когда ей едва исполнилось три года. Во всем его облике отчетливо проступали признаки вырождения: слабоумный, косноязычный и немощный с детства, Иван был не способен к ремеслу царей. Но волею властолюбивой старшей сестры царевны Софьи он в 1682 году был сделан соправителем своего брата – Петра I.
Софья всегда стояла за спиной Ивана. Именно она заставила восемнадцатилетнего царя в 1684 году жениться. Софье был нужен от Ивана наследник. Это позволило бы, как уже сказано выше, продлить ее власть правительницы и устранить от престола Петра. В невесты Ивану подобрали ядреную, кровь с молоком, двадцатилетнюю русскую красавицу Парашу – Прасковью Федоровну из боярского рода Салтыковых. Ходили упорные слухи, что царь Иван к брачной жизни был еще менее способен, чем к государственному правлению, и что настоящим отцом Анны и ее сестер был стольник Василий Юшков, к которому действительно весьма благоволила царица Прасковья, награждая не по чину богатыми подарками, деревнями, драгоценностями и деньгами.
Кто знает истину? Сие есть тайна, мраком покрытая. Известно, что нередко сексуальные способности идиотов превосходят таковые у нормальных людей. Однако настораживает то, что Параша не рожала поначалу пять лет, а потом стала рожать почти каждый год: в 1689 году она родила Марию, а в 1690-м – Федосью, в 1691-м – Екатерину, в 1693-м – Анну и в 1694 году – Прасковью. Мария и Федосья умерли в младенчестве, остальные девочки выжили.
То, что рождались одни девочки, царевну Софью уже не огорчало – в августе 1689 года она была отстранена Петром от власти и заточена под именем Сусанны в Новодевичий монастырь. Братец же Иван был окончательно вытеснен на задворки политической жизни, и расследуемое уже при императрице Анне сыскное дело о том, как давным-давно царя Ивана в нужнике дровами завалили, весьма характерно для его незавидного положения. Тихо и незаметно, не прожив и тридцати лет, Иван сошел в могилу в 1696 году. Вдовствующая царица Прасковья Федоровна с тремя девочками окончательно покинула Кремль и переселилась в загородный дворец своего покойного свекра царя Алексея Михайловича – Измайлово.
Прохлада в волшебном убежище
Именно с подмосковным селом Измайловом были связаны самые ранние и, вероятно, лучшие воспоминания безмятежного детства Анны. Измайлово конца XVII века – тихий, зеленый уголок, где как бы остановилось время. Австрийский дипломат Иоганн Корб, побывав там, назвал Измайлово «волшебным убежищем». На острове, окруженном кольцом прудов, стоял деревянный, причудливой формы дворец. Вокруг радовали глаз клумбы с роскошными заморскими цветами: лилиями, розами, «тулпанами». А дальше, за прудами, вдоль речки Серебровки цвели сады, яблоневые, вишневые, сливовые. В Измайлове были оранжереи, где для царского стола зрели мандарины, виноград и даже ананасы. Украшением усадьбы были зверинец и птичник. Тенистые рощи, благоухающие кусты терновника и барбариса вдоль уютных тропинок… Одним словом, простор, покой и прохлада.
В окружении сонма нянек и мамок царские дочери гуляли в садах, качались на качелях. Так и видишь, как три царевны, одетые в яркие платья, медленно плывут на увитой зеленью и цветными тканями лодке по глади тихих прудов и бросают корм выплывающим из глубины рыбам. Историк М. И. Семевский утверждал, что в измайловских прудах водились щуки и стерляди с золотыми кольцами в жабрах, надетыми еще при Иване Грозном, и что эти рыбы привыкли выплывать на кормежку по звуку серебряного колокольчика. В непогоду царевны сиживали в светелках, вышивали шелком и золотом, слушали сказки и песни. Во дворце был свой оркестр, и, как пишет Корб, нежные мелодии флейт и труб «соединялись с тихим шелестом ветра, который медленно стекал с вершин деревьев».
Став императрицей, Анна не забыла измайловские годы. В честь своего отчего дома она учредила Измайловский гвардейский полк, подобно тому как Петр Великий организовал Преображенский и Семеновский полки, запечатлев таким образом названия родных для него мест.
С малых лет царевен учили азбуке по «Букварю словено российских письмен с образованием вещей и со нравоучительными стихами» Кариона Истомина. Письмо постигали, списывая с прописей – двустиший. Надо сказать, что учили царских дочерей плохо: писала императрица всю жизнь ужасно – коряво и безграмотно. Новое в воспитании царевен пришло с иностранными учителями. Брат будущего вице-канцлера Остермана Иоганн Христофор Дитрих преподавал девочкам немецкий, а француз Рамбург – танцы и французский. Но Анна языка Вольтера и Мольера так и не выучила. Плохо было и с танцами: неуклюжей и немузыкальной царевне танцевальные фигуры и «поступи немецких учтивств» не давались, не то что полненькой, но верткой старшей сестре Катюшке.
Бывая в Москве, Петр Великий навещал и Измайлово. К невестке Прасковье он относился хорошо. У нее – женщины необразованной и не особенно умной – все же хватало разума и такта не лезть к Петру с советами, не путаться с врагами царя-реформатора, покорно принимать пусть и непонятные (а часто и неудобные) нововведения в быту и времяпрепровождении. И царь это по-своему ценил: после ссылки жены Евдокии в монастырь царица Прасковья, сестра Наталья да тетка Татьяна Михайловна оставались для него наиболее близкими родственниками. В 1708 году по царскому указу Прасковья Федоровна с дочерьми переселились в Петербург. Сюда, в свой любимый «парадиз», Петр переводил большинство Романовых. Огромным обозом перебрались в Петербург не только Прасковья и сестра Наталья, но и сестры Петра по отцу – Марья, Федосья, а также царица – вдова царя Федора Алексеевича Марфа Матвеевна.
Нелюбимое дитя
Семья вдовой царицы Прасковьи поселилась в приготовленном для нее доме на Городской (Петербургской) стороне. Дом был построен по «новоманирной архитектуре» и потому казался новоселам неуютным и неудобным. Просто он был из другого мира, бесконечно далекого от измайловского убежища. Но делать было нечего. Против воли царя не пойдешь, как и не признаешься ему, что побаиваешься воды. Ведь всем было памятно то, что сказал Петр, встречая в Шлиссельбурге прибывших из Москвы родственниц: «Я приучаю мою семью к воде, чтобы не боялись впредь моря и чтоб понравилось положение Петербурга, окруженного водой. Кто хочет жить со мной, тот должен быть часто на воде!» Должны царицы Прасковья и Марфа на старости лет плавать на шняве – и будут плавать! И никто в этом не сомневался, по крайней мере вслух не возражал.
В туманном, сыром Петербурге, которому от роду было пять лет, кончилось для царевны Анны детство. Наступила юность. Девиц стали вывозить в свет. Вчерашние теремные затворницы участвовали в придворных празднествах, посещали ассамблеи, плавали на шлюпках и яхтах по Неве, бывали с дядюшкой в Кронштадте. Новый, непривычный мир!
Царевне Анне жилось невесело. Здесь, в Петербурге, особенно отчетливо проявилась неприязнь к ней матери. Средняя дочь чем-то постоянно раздражала царицу Прасковью. Она росла молчаливой, даже угрюмой, не склонной к сердечным беседам с матушкой. Кажется, что само присутствие угловатой, некрасивой Анны выводило Прасковью из себя. Зачастую неприязнь к одному ребенку – верный признак чрезмерной любви к другому. Так оно и было: царица без ума любила старшую дочь Екатерину – «Катюшку-свет». Веселая хохотунья и болтушка, Катюшка всегда была с матерью.