Женщины – наше всё (лучшее) том 2
Шрифт:
До этого я часто наблюдал любовные утехи у туземцев. По существу, подобные сценки – это пасторальные картинки, связанные с веками устоявшимся укладом жизни, который не берут ни время, ни глубочайшие изменения, в корне происходящие в мире, ни наличие постороннего фактора, каким являюсь я.
Я полон впечатлениями, которые производили на меня туземцы. Объяснения в любви на острове, как и всюду на земле, признаны высшим проявлением чувств. Это такой же непреложный природный механизм продолжения рода, как и на моей родине. Если бы не одно “но”. Да, проявление чувств высокое, но вот само половое таинство есть процесс низшего порядка, потому что низведено до
Однажды, я тактично поинтересовался у Нь-ян-нуя:
– О вождь! Смелый, хваткий, мудрый! Благословенный богами и духами, любимый народом масоку, почитаемый всеми видами животных и растений, притягивающий своей мудростью морских анемон, сколопендр, скорпионов и тарантул, располагающий к себе все мелкие и крупные твари, всех опасных насекомых, угомонивший злых духов, загнавший и закупоривший их в пещере, и прочая, прочая, прочая, что испытывает народ масоку, применяя буф-буф и карассо?
Неожиданно я получил сполна критику, возможно в мой адрес.
Нь-ян-нуй немного подумал и сказал:
– Я тоже задавал себе и всему народу масоку этот вопрос и чаще получал один и тот же ответ. Мне говорили разные люди, и мужчины, и женщины, что буф-буф и карассо – это хорошо, они органично вошли в нашу жизнь, но жаловались, что они люди бедные, оттого, что буф-буф и карассо мало, а у кого их много – те богатые и праздные люди, которые делиться ими ни с кем не желают, и богатеют они ещё больше. Я вижу, что народ из-за этого стал злой и готов взять в руки копья и стрелы и направить их против богачей.
Из этого разговора я вынес для себя следующее, что народ масоку больше волнует социальная несправедливость, упирающаяся в неудовлетворительную распределительную систему.
Критику я отнёс на свой счет, на счет странной игры природы и ограниченного воображения туземцев.
Итак, я сижу на сунтуке, гляжу в глаза вора, выискиваю в них чувство раскаяния, и мучительно рассуждаю, какой вынести вердикт. Наконец, я ударил палкой о дерево и сказал первое слово.
– Слушается дело о разделе имущества! Сошлюсь на пример: в случае, если бы кто-то из туземцев воспользовался без разрешения чужой пирогой для рыбной ловли, то он должен отдать хозяину половину своего улова. Так?
– Так, – в знак согласия закивали все присутствующие головами.
– Значит, в данном случае истец имеет полное право забрать себе половину девочки, а вторую половину оставить ответчику.
– Имеет.
– Случай осложняется тем, как одну часть девочки оставить истцу, а другую – ответчику? Как разделить не располовинивая девочку?
Раздался общий вздох.
– Действительно, как?
Кто-то выкрикнул:
– Путешественник знает, как это сделать. Он всё может! Он разделит!
Я продолжил логическую цепь рассуждений.
– Кокос можно разделить?
– Можно, – ответили все хором.
– Рыбный улов – можно?
– Можно.
– А живого человека, как?
– Никак.
– Может ли девочка составлять необходимую техноло-гическую сумму, которую возможно разделить на самодоста-точные части, не нарушая при этом единства, целостности и живучести всего организма? Теоретически можно, а практически?..
Туземцы были озабочены.
– Вот и покажи, как это сделать, – предложил кто-то.
– Следовательно, задача с неизвестными и не разрешаема ни пилой, ни топором.
Непонимающие масоку заворожено слушали, но доверие ко мне переполняло их.
Кто-то снова выкрикнул:
– Путешественник знает – как, он всё может!
Я не хотел терять свое лицо среди туземцев и в данной ситуации вынес, наверное, единственно правильное соломоново решение, которым впоследствии гордился:
– Девочка, чтобы не травмировать её психику и подготовить к дальнейшей жизни, должна жить попеременно один день у своего отца, а один день у пострадавшей от воровства стороны, до тех пор, пока стороны не придут к дальнейшему соглашению по окончательной передаче девочки третьему лицу, то есть мужу, после достижения ею брачного возраста двенадцати лет.
– Восьми лет и ни дня больше, я ждать не намерен, я и есть тот муж! – послышался недовольный голос истца.
– Двенадцати лет! – воспротивился ответчик.
– Восьми лет! – поддержали истца с мест.
– Восьми лет! – Я окончательно ударил палкой по дереву.
Снова я услышал:
– Путешественник велик! Путешественник творит чудеса!
И опять Ка-ра-и-ба-га, неудовлетворённый ходом разбирательства и потерей своего авторитета, сжимал кулаки. Теперь он не только позеленел от злобы: черное лицо его приняло какой-то мутный пепельно-серый, грязный оттенок, колени дрожали. Я думаю, и душа у него в этот момент стала ещё чернее ночи.
Туземцы, оставшись довольны моим вердиктом, выразили свою признательность новыми подношениями. Они прислали свинины, плодов хлебного дерева, бананов и таро, на что я подарил им пустые картонные коробки из-под наборов.
Я не ловчил, а просто думал о будущем. Экономика должна быть экономной.
_________________
ВОЙНА МАСОКУ С МАНИРОКА И МОЯ РОЛЬ В НЕЙ
(Продолжение цикла “Записки путешественника”)
Я предавался мыслям о выживании людей в неокультуренном обществе среди каннибалов, о своем месте в нем, в противоположность мной покинутой, развивающейся цивилизации. Моё раздумье было прервано появлением туземца, который бежал по берегу и кричал:
– Война! Война! Отвратительные манирока на тропе войны! Враги тихо крадутся, а не идут открыто по мосту над пропастью как честные масоку! Манирока проникли на остров и убивают нас! Они никому не дают пощады! Они оставляют в живых только женщин и детей, которых уводят к себе и превращают в манирока!
Бежал он легко и свободно, прямо летучим шагом, что трудно было не залюбоваться им. Держа в левой руке над головой лук и стрелы, в другой – с копьем наперевес, он бежал весьма быстро, и по временам останавливался и делал какие-то воинствующие знаки: то потрясал луком, то имитировал бросок копья.