Женщины – наше всё (лучшее) том 2
Шрифт:
Не понимая, в чем дело, но, видя смятение, передающееся окружающим, я почти силой остановил его и узнал неприятную весть: да, люди манирока напали на масоку и вот-вот будут здесь.
Протяжные удары по пустотелым бревнам, перешедшие в учащенные, созывали туземцев. Это были удары другого содержания, другого ритма, темпа, чем обыкновенно. Патетического звучания и мажорного накала…
Запаливались костры, завывали флейты и раковины, гремели барабаны – тамы.
Тамтамы войны!
– Манирока! Манирока! – кричали повсюду. – Они покорят наш остров, отнимут женщин и детей!
В деревне
Все громче и увереннее раздавалась хвастливая военная песня.
Бом, бам, бум, бэм, мы масоку,
масоку, масоку, масоку!
Бом, бам, бум, бэм, мы убьем
манирока, манирока, манирока!
Ужасная, чуждая для слуха европейца она поднималась над островом:
Взывали к спокойствию и собирали народ глашатаи.
– Наш мудрый вождь готовится к принятию важного решения, и бог Дуссонго хочет вложить в его уста сообщение!
Все встали в круг.
– Дети мои! – сказал Нь-ян-нуй, явившийся в наряде и украшении воина, идущего в сражение. – Небо над вашими головами, долго остававшееся светлым и безоблачным, теперь, благодаря несущим смерть и опустошение манирока, наполнилось тучами. Наш бог Дуссонго, живущий там, за большой горой, как вам известно, много печется о благе своих детей масоку. Дуссонго не умер, он вернется к нам из-за моря! Он благоволит нашей победе и хочет отвратить нас от поражения. Он послал меня к вам, чтобы удалить шипы с ваших троп и уберечь ваши ноги от ран. Мы убьем тех отвратительных манирока, которые ради своей звериной корысти хотят заставить нас забыть о долге перед нашей великой родиной. Отныне война принесет нам безопасность, а враги больше никогда не будут омрачать мужчин и смущать женщин.
В самом деле, словно кто-то накаркал, небо затянулось тучами, прогремел гром и на землю посыпались молнии с дождем. Но все стоически слушали речь.
– Встанете ли все вместе грудью перед манирока, сделаете ли вы это, сыны племени масоку? – совсем громко спросил вождь.
И толпа в ответ на это дико взревела, взметнула хоругви из пальмовых листьев и стала потрясать копьями надменному соседу.
– Горе манирока!
– Наши копья остры, топоры тяжелы, а стрелы метко поражают манирока!
– Нас невозможно победить!
– Манирока отдадут нам свою печень, не взяв нашу!
– Пусть каждому из нас достанется по их трусливому сердцу!
В этих словах проявлялась вся звериная сущность каннибалов, а вождь в этих возгласах ощущал поддержку со всех сторон.
Затем выступил Ка-ра-и-ба-га. Все шаманы в мире на стороне тайных сил, вот почему и Ка-ра-и-ба-га был поклонником Высшего Духа, соответственно, и речь была направлена больше к нему, чем к народу.
– Масоку, глядите, шире откройте глаза на небо! Пришло время Большого Солнца и Маленькой Луны! – кричал он сквозь ливень. – Вот началась война. Дикие манирока приходят с копьями и луками, манирока позарились на наш остров. Они обращаются в леопардов, убивающих и пожирающих людей. Но горе им, горе! Высший и Великий Дух, воскресни из пещеры духов и поднимись на небо! У него лицо, как лик самого страшного корявого дерева. Он дал нам своё оружие, которое может покарать манирока и обратить их нам в пищу. Это он принес нам ослепительную молнию и страшный раскатистый гром.
Туземцы ответили на искрометные речи вождя и шамана многоголосным хором:
– Ай-ай-ай!
– Дуссонго! Дуссонго!
– Высший Дух! Высший и Великий Дух!
В деревне царило всеобщее смятение, невольно подействовавшее и на меня, грозившее отнять доселе спокойную размеренную жизнь. Масоку торопились, потому что каждую минуту могли появиться передовые отряды противника. Из хижин выносилось большое количество разного рода оружия. Мужчины с большим жаром разговаривали на сходках, женщины и дети выли где-то в лесу, собаки им подвывали, кругом блеющие козы, повизгивающие свиньи и ревущий рогатый скот. Мои уши ощутили всю неприятность этих душераздирающих звуков.
Нь-ян-нуй сам подошел ко мне и дружелюбно приветствовал, его мимика сама подыскивала извинительные нотки.
– Путешественник! – сказал он, перейдя на уважительное имя. – Ты видишь, что манирока не оставляют нас без войны! Неприятель посылает на нашу землю своих воинов, а завтра пришлет ещё больше. Разве они не подлежат за это смерти? Ты обладаешь таинственной силой…
Я понял, что вождь пытается вовлечь меня в конфронтационные раздоры.
– Это какой такой силой? – спросил я.
– Ты умеешь сбивать с прямого пути стрелы и копья, пущенные в твою грудь и спину.
– Отомсти за нас! – кричали мне разгневанные туземцы.
А вождь продолжал:
– Мы верим в твою неуязвимость, которая позволяет тебе не бояться стрел и относиться равнодушно к копьям противника, а твоя голова, как скала, крепка для топора. Мы преклоняемся перед тобой, и сочли удобным обрести в тебе союзника.
Я догадался, что, предлагая это, Нь-ян-нуй планировал выдвинуть меня на самую переднюю линию обороны как живой щит, а потом возглавить атаку.
– Благодарю за доверие! – сказал я. – Но не лучше, если я отсюда с этой высокой точки, как и бог Дуссонго, буду всячески стараться вдохнуть мужество и смелость в воинов и ободрять их на войну?
Услышав мой ответ, воины только пуще взревели:
– Белый человек испепелит манирока, убьет их, возьмет их в плен, съест их внутренности!
Новое откровение. Вера в моё могущество создало в туземцах иллюзию, что я могу всё, даже есть кишки.
– Воины! – крикнул я. – Лучшая победа – приобретенная вашими собственными стрелами и копьями!
Итак, сделав хорошую мину при плохой игре, я отказался от почетного предложения стать героем войны и отдать свою жизнь. Хорошо быть в регалиях, но только чтобы не мертвым в кустах.
Тогда, видимо, вождь решил нагрузить меня новым заданием. Он очень изменился за последние часы, не принимал участия в шумном ликовании своих воинов по поводу ближайших успехов и будущей богатой добычи, и, казалось, был погружен в размышления совсем другого рода. Он производил впечатление не столько пылкого полководца, сколько удрученного от обилия ума философа. Какими надеждами он убаюкивал себя с мертвенно бледным лицом и опущенными глазами? Видимо важность государственных дел и обилие забот переполнила его всего.