Женщины у колодца
Шрифт:
— У тебя есть сто крон? — спросил доктор.
— Конечно, есть, — отвечал Оливер.
Лёгкая краснота покрыла щёки доктора. Не вспомнил ли он в эту минуту обещание, данное когда-то им своей жене во дни молодости, купить ей бриллиантовое кольцо? Это обещание так и осталось неисполненным. Но лёгкая краснота, появившаяся на лице доктора, сделала его почти красивым. Надев очки, он спросил:
— Бочка с ворванью упала прямо на тебя и раздавила тебе бедро?
Оливер несколько смутился вследствие своего прежнего обмана.
— В сущности, это не была бочка, а рея, на которую я упал верхом и был раздавлен. После того меня оперировали.
— Разденься.
Оливер разделся. Доктор осмотрел и ощупал
— Что же ты хочешь знать от меня? Что ты не можешь быть отцом? Ты это и так знаешь. Впрочем, от меня это не было скрыто никогда, — прибавил он, так как не мог упустить случая похвастать своим превосходством и безошибочностью своего суждения.
— Зачем тебе это? — сказал он Оливеру, когда тот попросил его письменно засвидетельствовать его неспособность. — Сколько детей у твоей жены?
— У нас пятеро... у моей жены пятеро детей.
— Моё свидетельство опоздало уже. Карие глаза в городе погасли. Оденься.
— Я хочу получить это свидетельство не ради карих глаз. Нисколько! У нас есть двое детей с голубыми глазами.
Доктор, эта старая городская сплетница, тотчас же навострил уши. Но он не хотел показать, что заинтересован и поэтому с неудовольствием заметил:
— Избавь меня от своих семейных дел!
Однако, по всей вероятности, Оливер не сообщил бы ему ничего нового в этом отношений. Доктор, конечно, слышал кое-что и теперь мог выказать равнодушие. Он написал свидетельство и прочёл его Оливеру. Тот кивнул головой и полез в свой внутренний карман. Но доктор остановил его за руку.
— Надеюсь, ты не осмелишься предлагать мне плату за эту работу! — сказал он.
— Нет? — спросил удивлённый Оливер.
— Нет, — отвечал доктор.
Оливер удивил своих домашних, объявив им, что он намерен совершить поездку. Для него, столько раз совершавшего путешествие кругом света, такая поездка равно ничего не значит. «Я хочу просто съездить в Христианию, к одному известному государственному советнику, — сказал он. — У меня тут есть бумага, которую я хотел бы показать ему».
Он пошёл к Абелю и предложил ему привезти из Христиании такие инструменты, какие ему нужны. «Я привезу тебе самое лучшее. Это может сделать для тебя отец», — сказал он.
Когда он вернулся через несколько дней, то был в самом лучшем настроении. Он добился от своего мучителя того, чего хотел.
Оливер, конечно, хотел разыскать Франка, так как между своими детьми не делал никакой разницы, но Франк уже кончил университет и был учителем в какой-то большой школе. Кроме того, Оливер привёз поклоны от государственного советника Фредериксена. Какой чудесный человек, разговорчивый и любезный, как всегда! Он написал расписку на ту сумму, которая была дана под залог дома. Семья Оливера была вне себя от радости, но Оливер молчал и не удовлетворял любопытства своих домашних. Надев на бекрень новую соломенную шляпу, он только проговорил: «Это мне стоило лишь немного слов!». Впрочем, вечером в постели, он должен был всё же рассказать жене своей разговор с государственным советником. О, эта супружеская пара, Оливер и его жена! Они нисколько не стеснялись называть вещи своими именами и порою Петра хвалила его за ловкий ответ.
Что же он сказал адвокату? Да только то, что он находит в порядке вещей, чтобы господин государственный советник, без всякого шума, подарил дом ему и Петре, и детям...
— И детям? Но ведь они уже взрослые? — возразил государственный советник.
— Не все. Но те двое с голубыми глазами. Одна ещё совсем маленькая.
— Вот как!
— Да, очень маленькая. Теперь господину государственному советнику столько дела у короля и у правительства, и потому, господин государственный советник, вы должны написать мне квитанцию на дом.
— Квитанцию? О, нет!
Оливер тогда достал докторское свидетельство, подтверждающее, что он искалеченный мужчина. Государственный советник прочёл его, но он не может понять, почему это его касается?
— Нет? — сказал Оливер. — У господина государственного советника столько теперь важных государственных забот, что он должен совершенно и навсегда выкинуть из своей памяти дом в своём родном городе и написать расписку.
— Нет. Зачем же?
Оливер тогда взглянул ему в глаза и ответил:
— Иначе господину государственному советнику придётся ещё о многом подумать.
Может быть у государственного советника Фредериксена мелькнула мысль, что его доброе имя подвергается опасности? Так или иначе, но он понял, что ему не совсем удобно затевать дело с калекой, да ещё с таким изувеченным, как Оливер. Что скажет на это его прежний избирательный округ, его родной город? И он написал квитанцию.
Оливер торжествовал и не скрывал своего удовольствия. У него ещё были деньги, хотя он уже много потратил во время своей поездки в Христианию на разные покупки для семьи и купил Абелю фут, который тот желал иметь. Конечно, он тратил много и на лакомства. Но он чувствовал себя, как человек, честь которого восстановлена, и был счастлив. Однако, одно в его положении не изменилось. Ему было отказано от места и близился срок, когда он должен будет уйти из склада. Тут заключалось для него несчастье и скоро наступит конец его благосостоянию.
Наконец, он решился и, захватив своё свидетельство, пошёл с ним прямо к консулу. Это было последнее, на что он мог решиться, но если не было другого выхода? Никогда он не думал о себе так низко прежде и никогда не стал бы прибегать к таким вымогательствам. Он желал бы пощадить весёлые карие глаза и не заставлять их опускаться перед ним. Но что же ему было делать? В скором времени он останется без хлеба. Консул мог бы выказать столько участия к его семье, чтобы оставить калеку на его прежнем месте. И Оливер пошёл к нему. Но консул был уже не такой, как прежде. Он отдыхал, сын взял у него из рук всю власть и старая величественная башня рухнула. Даже во внешности консула произошла перемена. Он стал седой и бледный, и сюртук его был плохо вычищен. Прежней элегантности не было и следа. Трудно поверить, но он один из всех последовал призыву обратиться на путь благочестия. Он оставался по-прежнему консулом двух государств и писал донесения своим правительствам, но только и всего! Теперь первое место занимал Шельдруп. На консула уже не обращали прежнего внимания и даже он слышал, как иногда пренебрежительно отзывались о нём. Таковы люди! «Где остался экипаж парохода «Фиа»?, — спрашивали его. Правда, эти матросы уже более десяти лет были в отсутствии, но семьи их получали их жалованье до этого дня от кораблевладельца. Теперь они исчезли на дне моря. А кто в этом виноват? Конечно, Ионсен с пристани! Его уже не называли консулом, как прежде. Сначала он пробовал оправдываться, давать объяснения, но разумеется это было бесполезно. Ему даже не давали говорить, его прерывали, роптали. Прошли те времена, когда можно было разыгрывать из себя господина, навесив толстую, золотую цепочку на жилет!
Оливеру повезло счастье в Христиании, но здесь его постигла неудача. Ему было почти жалко консула, когда он так внимательно слушал его и так беспомощно смотрел на него. Оливер даже не показал ему свидетельства. «Я ничего не могу сделать для тебя, — сказал он. — Будем надеяться на лучшие времена».
О, как тяжело было верному слуге слушать это! Тогда Оливер решил пойти к этому негодяю Шельдрупу и показать ему кулак. Поможет ли это? О, конечно! Не даром же его зовут Оливером Андерсеном. Но по мере того, как уплывали деньги из его внутреннего кармана, исчезали и его мужество и решительность.