Женщины времен июльской монархии
Шрифт:
— Как г-н Тьер!
Несколько раздраженный гость сказал наконец:
— У него на улице Отвиль была никому не известная любовница!
И тут г-жа Дон сказала спокойно:
— А это далеко от улицы Вожирар?
Г-н Тьер, покрасневший как рак, едва не подавился, и теперь он, еще мгновение назад желавший, чтобы диалог между любовницей и гостем длился вечно, поспешил сменить тему…
Г-жа Дон не сделала больше ни одного замечания, хорошо зная, что одной удачной фразой сумела усилить свою власть и свой престиж.
Отныне, подчинив маленького Адольфа, которому
«Власть этой женщины огромна, — писал тогда Бальзак. — Во множестве случаев именно г-жа Дон вынуждала г-на Тьера принимать решение. Сегодня, когда после обеда он принимает какого-нибудь посла и временами начинает дремать, она постоянно находится поблизости, наблюдает за ним и отвечает вместо него».
Каждое утро председатель совета являлся в комнату г-жи Дон с набросками своих речей, черновиками докладов, конфиденциальными делами, дипломатическими депешами и давал все на просмотр своей любовнице.
Теперь дочь торговца сукном высказывала свое мнение, указывала, какое слово вычеркнуть, предлагала подходящий, по ее мнению, ответ послу, вычеркивала чье-нибудь имя из списка новых назначений или изменяла смысл будущей речи.
Совершенно подчинившись всем требованиям этой женщины, которая вечером заставляла его отказаться от того, что он обещал утром, Тьер очень скоро навлек на себя недовольство огромного числа людей, которые называли его флюгером и грубияном.
Это легкомысленное поведение в один прекрасный день едва не стоило ему пинка под зад, о чем ему и объявил Арман Каррель.
Послушаем, что рассказывает шевалье де Кюсси. «Когда король поручил г-ну Тьеру сформировать кабинет министров, этот государственный деятель пришел поговорить об этом с генералом Жакмино и посоветоваться с ним. Генерал, хорошо знавший Тьера и отличавшийся речью грубоватой, но искренней в силу своего энергичного и пылкого характера, отговаривал его от подобного поручения или, по крайней мере, советовал отказаться в новом кабинете министров от таких постов, как председатель совета и министр иностранных дел. Для пояснения такого совета он перечислил три главных аргумента:
«Разумеется, ошибочно, я в этом уверен и потому остаюсь вашим другом, общественное мнение обвиняет вас в том, что с поста государственного секретаря по финансам в министерстве Лаффита вы ушли не с чистыми руками. Это первый аргумент… Перейдем ко второму.
Ошибочно или справедливо, я сейчас не стану в это углубляться, общественное мнение обвиняет вас в том, что вы были и сейчас еще являетесь любовником своей тещи. Не находите ли вы, что уже эти два обстоятельства должны повредить вашему достоинству и помешать дипломатическому корпусу видеть в вас человека незапятнанного, как и положено представителю Франции, общающемуся с иностранцами, которым ваши общеизвестные политические взгляды не внушают доверия?
И, наконец, позвольте вам заметить, среди посланников, представляющих Европу и принадлежащих сплошь к высшей аристократии своих стран, необходимо, по крайней мере,
После нескольких минут молчания г-н Тьер сказал, что он уступает доводам генерала без каких бы то ни было комментариев, и удалился от него около двух часов ночи, сказав только, что он не откажет королю в своей поддержке, выполнит возложенную на него Его Величеством миссию по формированию нового кабинета, но сам не войдет в него или, по крайней мере, не станет — это решено — ни председателем, ни министром иностранных дел…»
По просьбе Тьера генерал Жакмино согласился приехать к нему часам к семи утра, чтобы вместе поработать над составом будущего кабинета.
«Верный своему слову, генерал Жакмино явился к г-ну Тьеру в семь утра. Он нашел г-жу Дон в кабинете своего зятя, который тут же объявил гостю, к его крайнему изумлению, что его кабинет уже составлен и что он будет участвовать в нем в качестве председателя, взяв себе одновременно портфель министра иностранных дел.
— К чему же было меня беспокоить в столь ранний час, — сказал генерал, — после стольких обещаний, сказанных вами пять часов назад на протяжении четырехчасового разговора?
С этими словами разгневанный генерал Жакмино взял шляпу и удалился.
В тот же день во время заседания палаты депутатов г-н Тьер и генерал Жакмино оба были выбраны в Президиум. Явившись туда, где должен был заседать Президиум, генерал увидел уже занявшего свое место г-на Тьера, который сделал вид, что не заметил появления своего коллеги. Генерал ничем не выказал недовольства, но в конце заседания сказал:
— Тьер, мне надо вам кое-что сказать.
Покинув вместе палату, они направились в сторону площади Согласия… Генерал первым нарушил молчание, длившееся с самого выхода из Пале-Бурбон:
— Сегодня утром, месье, — сказал он Тьеру, — я был несказанно удивлен: после того, как несколько часов назад мы пришли к общему мнению, вы приглашаете меня к себе только за тем, чтобы с необыкновенной легкостью сообщить, что вы поступили совершенно наоборот. Я выразил вам свое недовольство, уступив место г-же вашей теще, чьи суждения в этих обстоятельствах вас устроили больше, чем мои; но проявленное мною недовольство ни в коей мере не оправдывает вашей невежливости по отношению ко мне, когда вы не пожелали ответить на мое приветствие. Так вот, месье, на этот раз я выскажу вам свое мнение, к которому советую прислушаться. Я никогда никому не позволял грубости в свой адрес. Если бы король, или принц королевской крови, или мой отец, месье, даже мой отец осмелился не ответить на мое приветствие, я бы с таким человеком раз и навсегда прекратил все отношения. Всякое же лицо иного порядка — как вы, например, месье, — позволившее себе подобную грубость, получило бы от меня просто пинка под зад…