Женщины времен июльской монархии
Шрифт:
Этой «другой» предстояло стать маленькой смуглой израильтянке, наделенной, однако, исключительным талантом.
Ее звали Рашель.
Великой трагедийной актрисе было тогда тридцать лет. Принц-президент, не раз аплодировавший ей еще в Лондоне, куда она приезжала в 1845 году, поручил своему неизменному Флери пригласить актрису на обед в Елисейский дворец.
Рашель пришла и покинула дворец только на следующее утро.
Эта легкая победа вернула уверенность Луи-Наполеону. Гордый своей удачей, он стал регулярно приглашать ее во дворец, и очень скоро Рашель без особого труда превратилась в завсегдатая
«Когда я приехал в Елисейский дворец, меня ввели в первую гостиную, потом во вторую, потом в третью, где я увидел идущую мне навстречу с улыбкой м-ль Рашель. Было полное впечатление, что она здесь как дома. Впрочем, разве она не везде себя так чувствовала? Но, как оказалось, с некоторых пор она была здесь „хозяйкой дома“.
Принц-президент был человеком ветреным. После Рашель ему захотелось познакомиться с Алисой Ози, обаятельной девушкой, блиставшей в театре «Варьете». Алиса уже была или собиралась стать любовницей Теофиля Готье, Теодора де Банвиля и художника Шассерио, который только что написал с нее картину «Спящая нимфа».
Она была страшно польщена приглашением президента Республики и примчалась в Елисейский дворец вслед за Флери.
После ужина Луи-Наполеон попросил ее предстать перед ним в том виде, в каком она позировала Шассерио. Молодая женщина покорно подчинилась. И тогда принц отнес ее на софу и на некоторое время забыл о достоинстве, которое неотделимо от обязанностей президента Республики…
Алиса Ози больше не вернулась в Елисейский дворец. Через несколько дней после ее посещения Луи-Наполеон нашел на своем письменном столе гравюру довольно фривольного содержания, которая заставила его задуматься. Гравюра представляла молодую комедиантку, совершенно обнаженную, в галантной компании, при этом обе руки ее заняты. Подпись гласила: «Кутящая Ози с полными руками…»
Принц-президент решил впредь обращать свои взоры только в сторону светских женщин…
Верный Флери, бывший главным устроителем всех забав принца-президента, занялся выискиванием грациозных созданий, главными достоинствами которых должны были быть упругая грудь, приятной округлости ягодицы, темперамент раскаленных угольев и имя, принадлежащее высшему свету.
Но удалой адъютант, к сожалению, с трудом различал свет и полусвет. И потому однажды вечером привел в Елисейский дворец некую м-ль де Б., дочь колбасника с улицы Сен-Виктор, у которого благодаря щедрости некоторых господ была довольно богатая упряжка. Его дочь без малейших колебаний распорядилась прикрепить к своей карете герб. Эта псевдоаристократка тщилась казаться настоящей и напускала на себя важный вид, от которого в частной жизни ей мало что удавалось сохранить.
Встреча с Луи-Наполеоном была приукрашена довольно живописным инцидентом. Вот как об этом рассказала молодая женщина на следующий день в кругу друзей, один из которых записал ее рассказ в своих «Мемуарах».
«Вы все знаете Флери, адъютанта президента Республики. Так вот, господа, этот важный человек вчера похитил меня между одиннадцатью часами и полуночью. Карета похитителя везла меня таинственным путем, пока мы, наконец, не въехали в парк; вскоре я предстала перед самым высокопоставленным и самым могущественным человеком нашего времени. Нам подали совершенно изысканный ужин. Ах, если бы вы только знали, какой любитель выпивки этот высокий и могущественный человек! Я, конечно, сразу поняла, чего он. хочет от меня. Поэтому не стала ломаться и сделала все, что было в моих силах, а так как по части подобных удовольствий он не терпит, как я поняла, никаких ограничений, то и постаралась обеспечить ему столько наслаждения, сколько он мог пожелать. Он у меня дошел до полного изнеможения. Потом мы еще немного выпили, и тут меня неожиданно прихватила маленькая нужда. Да, вот именно, мне безумно захотелось пипи. В такие минуты я обычно не особенно стесняюсь.
— Мой принц, — сказала я ему, — не желаете ли подойти к окну и спеть песенку королевы Гортензии…
Не понимая, почему мне вдруг взбрело в голову послушать песню, сочиненную его матерью, он, однако, подошел к окну и запел своим довольно красивым басом.
Пока он пел известный вам приятный романс, барабаня пальцами по стеклу, я подошла к ночной тумбочке, всегда стоящей у изголовья, открыла ее и облегчилась. Заметив мою уловку, президент расхохотался так, что минут пятнадцать держался за бока. Когда же успокоился, то открыл свой секретер и сказал мне:
— Возьми, ты такая смешная, что заслуживаешь двойного вознаграждения…
И дал мне десять тысяч франков .
Несмотря на то, что эта неожиданная сцена очень его развеселила, будущий император постарался поточнее объяснить Флери, чего он хочет в будущем, а именно, подлинных светских женщин. Тогда адъютант стал всматриваться взглядом знатока в более избранные круги, а тем временем принц-президент и сам вел свою маленькую охоту. В результате столь мощных усилий в президентскую постель удалось уложить очаровательную маркизу де Бельбеф.
Эта связь длилась несколько месяцев, и Луи-Наполеон в восторге оттого, что может проявить себя с дамой из хорошего общества, не позаботился о том, чтобы скрыть узы, связывающие его с красивой маркизой. Даже напротив того. Вьель-Кастель рассказывает, что 15 августа на балу, проходившем в замке Сен-Клу, многие видели, что президент «хватал за ляжки г-жу де Бельбеф и что та при этом не казалась ни удивленной, ни взволнованной».
Скорее всего она уже привыкла к этому в частной жизни.
По истечении какого-то времени Луи-Наполеон, по-прежнему сохранявший нежные чувства к мисс Говард, без которой все для него сложилось бы совсем не так, как сложилось, оставил маркизу де Бельбеф и стал любовником леди Дуглас «. Ему казалось, что, наслаждаясь с англичанкой, он чуточку меньше обманывает нежную Херриэт. Но все привязанности Луи-Наполеона оказывались кратковременными. У него было такое же ветреное сердце, как и у его матери. В один прекрасный день он прогнал прекрасную леди, и все его помыслы сосредоточились на графине де Гюйон.
Эта молодая женщина отличалась легкой походкой и говорливостью. Любовь и ее окрестности, как любил говорить Виктор Гюго, были для нее поистине навязчивой идеей. А говоря еще точнее, она не могла думать ни о чем, кроме этого. Одна небольшая история, поведанная Ламбером, подтверждает лишь то, что она окружала себя друзьями, озабоченными теми же проблемами. Как-то раз, когда она совершала прогулку в парке Фонтенбло в обществе г-жи де Персиньи, она заметила осла, щипавшего травку. Рассмотрев в первую очередь совершенно определенную часть тела этого животного, она воскликнула: