Женская лирика. Том 2
Шрифт:
Тибетский чай из русских трав,
немного горьковатый.
Я пью его, смолкает нрав,
сегодня толстоватый.
Мой вес опять за горизонт
от стрелки оторвался,
меня вполне закроет зонт,
коль он не оборвался.
Диеты все мне не к лицу,
они почти без вкуса.
Дополню кекс я к огурцу,
и сразу станет лучше.
Мой вкус диет он вне диет.
Я съем и то, и это.
И
Не с вами в это лето.
Не с вами я кто уж за сто,
сегодня перебрался".
Я съем таблеток этак сто,
но весь мой вес остался.
28 мая 2003
***
Блестят в граните берега.
Каналы ткут свои узоры.
Как море, плещется река.
Встают великие соборы.
Ворота редкой красоты
златою кованой зарницей,
слегка касаются листвы,
и отражают чьи – то лица.
Пройду Великий Эрмитаж,
коснусь прекрасного величия,
и поднимусь как на этаж,
в душе своей, в полеты птичьи.
Я пролечу над бездной лет
красот былых, великолепных.
Оставил разум высший след
и золотой на стенах слепок.
Янтарный клад пленит меня
своим теплом, своим сияньем.
Он будет комнатный магнит,
он отразит веков слияние.
Фонтаны плещут в синеве
и замирают у Самсона.
И только блеска нет в листве,
но блеск есть даже у газона.
03 июня 2003
***
Скульптура Ермака давила мощью
огромной глыбы, древностью лица.
Вдали виднелись трубы, как-то молча,
а рядом шла фигура молодца.
Пальто на нем сидело мешковато,
растянуто лишь было на плечах.
Он девушку держал чудаковато,
учил ее быть сдержанней в речах.
Решал он с ней по физике задачи,
вот так спокойно, прямо на ходу.
Коль не было любовной в ней отдачи,
так хоть умом была бы с ним в ряду.
Он мог поднять ее над всей землею,
и это было все разрешено,
но не были они одной семьей,
в задаче у них все уж решено.
Река текла и медленно, и вольно,
и так же было вольно на душе.
Вдруг он сказал: «Ой, знаешь, что? Довольно,
пойдем мы в ЗАГС!» И это не клише.
4 июня 2003
***
Пройди тропой любви в предгорье,
увидишь красочный пейзаж,
потом поднимешься на горы,
и там увидишь вернисаж.
Из дальних, ближних гор и впадин,
и неба ломаный кусок.
Здесь могут сдвинуть камнепады,
здесь можно пить любовный сок.
Вдали увидишь эдельвейс
такой, какой совсем не видел.
И ты обрадуешься весь
как тот цветок, а ты как идол.
Какая глупость! Ты один!
И не с кем радостью делиться,
ты словно весь из горных льдин!
Дай кинокамере открыться!
Любимой с неба принесешь
и эдельвейс, и вид вершины,
и даже прошлогодний снег
нетронутый любой машиной.
4 июня 2003
***
Сомы как бревна плывут, качаясь.
Их туши всюду видны в воде,
над ними в небе белеют чайки,
и сушит солнце траву везде.
Подсолнух черный, совсем поспел он,
его собратьев стоят поля.
И помидоров подолы полны,
они красивы как – никогда.
Стоит палатка, стоит шалашик,
костер пылает на берегу.
Один купальник, какой там плащик.
А я себя лишь и берегу.
Мужчина мощный, весьма спортивный,
колдует снова над тем костром,
и мысли вовсе не позитивны,
и он как пьяный, в нем будто ром.
Он как в тумане с такой девчонкой,
что не дается никак ему,
она уж въелась ему в печенки,
но не подвластна. Быть по сему.
И он сдается, живет соседом.
Она – в палатке, он – в шалаше.
Они колдуют лишь над обедом.
Такой наземный у них фуршет.
4 июня 2003
***
"А Вы меня бы полюбили?
–
спросил высокий человек, -
Иль Вам нужны автомобили?"
Глаза блестели из-под век.
А я сказала: "Да, конечно.
Я одинока, нет мужчин".
"Да, быть одной бесчеловечно", -
ответил он, касаясь шин.
Такой холодный магнетизм,
был неизбежен на природе,
ведь я подсела как турист,
и от него была на взводе.
Но изменилось нечто в нем,
когда его слегка коснулась,
таких пылающих огней,
мне видеть и не приходилось.
И он сказал: "Сидите тихо.
Опасны чувства за рулем.
Поехали", – добавил лихо,
глаза блеснули в нем углем.
А я подумала в смятение:
"О, Господи, как он пригож!"
А, он подумал: "Вот везение!
Какая дама! День хорош!"