Женская месть
Шрифт:
— Это за что ты на меня так осерчал? — удивился Захар, добавив:
— Куда я такую бабу приспособлю? Она в мою избу не пролезет. А ты ее в жены мне сулишь! Зачем такую кадушку, подумай. Поди эдакую прокорми!
— Она повар, сама себя прокормит! — успокаивал Илья.
Захар пожарил картошку, достал грибы, открыл банку помидоров и никак не мог понять, от чего так тяжело на душе. Как ни гони от себя, сердце будто кто-то в кулаке сжал и сдавливает его резиновым мячиком.
— Черт знает, чего расходилось оно, чего
— Оно, конешно, с годами все сыпется по запчастям. Вон вчера ноги судорогой свело, сколько мучился, покуда с койки вылез. Погода поменяется, вот и дает сбои мотор. Нынче ему не угодишь. Чуть психанул, враз с ног валит, — думает сапожник, сетуя на промозглый дождь за окном.
— Надоть в грибы сходить напоследок. Моховиков, маслят наберу, сам развеюсь. В лесе все болячки разом отпустят. Там воздух другой. Нынче созвонюсь с Лилькой и на выходной налажусь вместе со всеми. Чего в избе киснуть? — думает человек.
— Дед! А может, ты к нам в город переедешь? Теперь у нас квартира просторная? — предлагает Илья.
— Зачем? — не понял Захар.
— Вместе жить станем. Без мороки. У нас газ и вода, даже туалет и ванна есть! Зачем тебе маяться? Отцом жить будешь, родным человеком, всегда на глазах. А то каждый день за тебя переживаем, как ты здесь маешься? Да и что держит? Единой душою легко ли жить в твои годы. А тут кучкой, своей семьей, все ж веселей и легче, — уговаривал Илья. Но Захарий не соглашался.
— Илюша, спасибо тебе, сынок! Не впервой к себе зовешь. Да только ни к чему мне. Я отвык в кучке жить. Сам по себе хочу, вольно, без помех. Отвык от забот, даже Анке воспретил лишний раз тут показываться. Сам справлюсь. А и ей родить скоро, нехай силы побережет, лишний раз не надрывается!
— Значит, кореш скоро отцом станет?
— Как и ты! Промеж вашими пацанами разница будет невеликой.
— Отец! А ведь коли честно, я так боюсь тех Динкиных родов! Как они пройдут? Все ли обойдется благополучно. Девчонка моя хорошо держится. Не киснет и не ноет, потому что понятия не имеет, что ей предстоит. А я по первой бабе помню. Потому теперь дрожу за обоих, молча. Пусть бы вся ее боль на меня перешла…
— Не бойся! Бабы, что кошки, оне все выдержат. Им это от Бога дадено, терпеть боль при родах. И твоя выдержит, — успокаивал, уговаривал сапожник Илью.
— Вот если б ты к нам переехал, Динка полегче родила б. Знала б, что и ты ждешь, как она разрешится.
— Илюша, не тревожься. Вам спокойнее будет самим. Быстро все наладится. И ребенок не станет капризничать, когда в доме нет чужих. Детва это живо чует…
Илья уехал вечером, когда за окном сгустились сумерки. Захарий собрался лечь в постель, когда зазвонил телефон:
— Отец! У нас беда! — услышал срывающийся голос Женьки.
— Что приключилось?
— Отец! Это ужасно! И поправить ничего нельзя! Все кончено! Это конец! Надо помочь. Но как и чем, я ума не приложу!
— Да ты хоть скажи толком, чего не заладилось? Не вопи бабой! — оборвал зятя зло.
— Чего-чего! Алешка Чижов повесился! Насовсем, насмерть! Нет его больше! Понял? — орал Женька не своим голосом.
— А ты тут причем? Чего орешь как резаный.
— Не я! Он Наташку обосрал. На нее свою смерть повесил. У него в кармане письмо нашли. Последнее, какое перед повешеньем сочинил. Грязью с ног до головы облил. Теперь ее посадить могут. Девку нашу уже увезли в милицию на допрос. Следователь очень грубо с нею говорил, как с проституткой!
— Да не кричи, Женька! Где твой зять?
— Он в морге был. Теперь поедет в милицию. Но кто там его слушать станет? Им на кого-то надо повесить смерть!
— А чего он повесился?
— Черт его знает!
— Что за письмо написал Алешка?
— Я его не читал, мне не дали!
— Что сказала Натаха?
— Мы и словом не перекинулись. Ее тут же в милицейскую машину запихали и повезли на допрос.
— Ты дождись Николая. Он в милиции долго не будет. Кто позвонил в милицию, что Чижов повесился?
— Дед! Я сам ничего не знаю. Мне позвонила Натка. Сказала, что Чижов повесился. И в квартиру вызвали милицию. Я к ним. Там уже полно ментов. Леху только унесли в машину. Я к Наташке, хотел спросить обо всем. Меня не подпустили. Всех вытолкали на лестничную площадку. Впустили только Николая. Тот не в себе был. Алешку в морге увидел, не своим голосом заорал. Вернулся и спросил, где Наташка, мигом в милицию помчал. Одного боюсь, чтоб не убил ее! — дрожал голос человека.
— Одумайся! За что?
— Откуда знаю, что в письме? Говорят соседи, что из-за Наташки в петлю влез. А ведь сын! Дитя кровное, свое! Что в голову отцу стукнет! Какой ни придурок, родной! Своя кровь! Один в свете!
— Так поезжай в милицию!
— Как квартиру оставлю открытой? У меня ключей нет! — простонал Женька беспомощно.
Захарий заметался по избе загнанным зверем. Он понимал, что творится теперь в семье, и не знал чем помочь. А время будто остановилось. Сапожник звонил Женьке, тот не отвечал. Молчал и телефон Ирины. Наташкин оказался выключенным. Валентина ответила, что ничего не знает. С нею ни о чем не говорят.
Захарий на рассвете собрался в город. Но его возле дома остановил Женька. Он приехал на незнакомой машине и, махнув кому-то рукой, крикнул:
— Коль, выходи! Вишь, дед уже к нам наладился, калитку закрывал. Вовремя подоспели.
— Давай в дом вернемся! — предложил зять Захарию, пропустив впереди себя рослого, плотного человека.
— Знакомься! Это и. есть Николай Иванович! — предложил Женька сапожнику.
— Жаль мальца! Прими и мое сочувствие. Не знаю, что там приключилось, но это, понятное дело, горе! — присел к столу сапожник.