Женская собственность. Сборник
Шрифт:
— И то ладно, крыша над головой есть. Не везет тебе с женщинами, сынок. Надо было брать свою, деревенскую.
— Может, еще возьму.
— А кто на примете?
— А кого посоветуешь? Я же давно в деревне не был. Кто из знакомых остался?
— Знакомые твои уже по трое детей нарожали, кто уехал, а кто и спился. Но уже молодые подросли.
— Тогда будем выбирать из молодых.
Мать внимательно посмотрела на него — всерьез разговаривает или отшучивается? На всякий случай поджала губы.
— Тебе жить…
— Мне, —
Первой его женщиной была Тонька Хворостова. Он не помнил ее по школе. Когда он пошел в первый класс, она закончила восьмилетку и несколько лет работала радиомонтажницей в областном центре. Домой к матери приезжала только на праздники.
Она была взрослой, не такая, как его мать, но все равно взрослая. Она приехала хоронить свою мать, которая работала почтальоном, любила выпить и однажды зимой, выпив, замерзла, не дойдя до дома. Похоронив мать, Тонька осталась в деревне — что-то у нее, вероятно, не заладилось на заводе в городе — и стала вместо матери разносить письма и пенсии. Тонька тоже любила выпить, зарплаты почтальона не хватало, огородом она не занималась, и поговаривали, что она дает мужикам за деньги. И хотя замужние бабы внимательно за нею следили, ни одного скандала устроить не удалось, дом Тоньки стоял на окраине деревни, рядом с лесом, и пройти к нему, особенно в темное время, было легко: в деревне освещался только магазин.
Каждую осень школьников отправляли на картошку. И хотя колхозные поля были рядом с деревней, председатель селил их в школьном интернате, где по вечерам устраивались танцы, а кормили их почти городской пищей: на первое лапша с курицей, на второе котлеты, на третье компот. Кур в деревне резали только на праздники, резать курицу, которая несет яйца, — полная бессмыслица, поэтому курятина в деревне считалась деликатесом.
— Хочешь сходить к Тоньке? — спросил его однажды Сашка Стругалев, он с ним учился в одном классе.
— А как? — спросил он.
— Ногами, — ответил Стругалев. — Но надо двадцать пять рублей, бутылку вина и шоколадку.
Его поразила сумма. За двадцать пять рублей можно купить брюки или вполне приличные ботинки, а если добавить пятерку, то и румынский пиджак. Чтобы получить двадцать пять рублей, мать должна была сдать несколько десятков яиц. Таких денег у него никогда не было. Когда он уезжал на спортивные соревнования в райцентр, мать давала два рубля: на восемьдесят копеек пообедать в столовой, и еще оставалось на лимонад и конфеты.
— У меня нет таких денег.
— У меня тоже, — ответил Стругалев. — Надо заработать.
— А как же?
— Как все.
Они возили картошку в хранилище на подводе и продали несколько мешков пассажирам на остановке рейсового автобуса, достали свои заначки, по десятке каждый. Через неделю они набрали пятьдесят шесть рублей, хватало расплатиться
— Я с нею договорился на сегодня.
— А как договорился?
— Запросто. Сказал, что сегодня после десяти зайду.
— А она что сказала?
— Двадцать пять рублей, вино и шоколад.
— Так и сказала?
— Она же блядь. А бляди цену назначают сразу. Еще я с Мишкой Яблоковым из десятого поговорил. Он совет дал. Когда первый раз с женщиной, то сразу кончаешь, поэтому, прежде чем к ней идти, надо дурную кровь спустить.
— Как?
— Обыкновенно. Подрочить и спустить, тогда получается долго, а то платить за минуту четвертак — слишком дорого получается.
— Ты ей скажи про меня.
— Я с ней договорюсь о тебе на завтра.
Он занимался онанизмом, но редко, потому что прочитал в книжке «Мужчина и женщина», что онанизм вреден, особенно для молодого организма, и что впоследствии можно стать импотентом.
Сашка вернулся в интернат в три ночи.
— Расскажи, — попросил он.
— Все нормально. Легла, раздвинула ноги. Дело нехитрое. А второй раз дала бесплатно.
— Как премию?
— Может, как премию, может, ей понравилось со мною.
— А о чем говорили?
— Ни о чем. Я ее насчет тебя предупредил. Дверь будет открыта.
Весь день он думал, как все произойдет. Когда он подходил к ее дому, сердце сильно колотилось от страха, что его увидят, или у него ничего не получится, или она передумает. Дверь оказалась незакрытой. Тонька сидела на диване, укрывшись платком, и читала. Он поздоровался. Увидел, что шторы плотно закрыты, и стал успокаиваться. Достал портвейн, деньги, шоколадку. Тонька встала, сбросила платок и оказалась в ночной прозрачной нейлоновой сорочке, через которую была видна грудь и даже темный низ живота.
— Ну и мужик пошел, — сказала она. — Никакой фантазии. Если шоколад, так только «Аленка».
— Другого в магазине не было.
— Мог бы и в райцентр съездить. В следующий раз обязательно принеси другой шоколад, я люблю «Гвардейский».
Он сразу прикинул, что следующий раз будет нескоро: чтобы набрать двадцать пять рублей, нужно время.
Тонька налила портвейн в два фужера.
— Обычно мужчина сам разламывает шоколад.
Он сдернул обертку и разломил шоколад.
— Делается это так, — и она разломила шоколад на мелкие кусочки. — Сколько у тебя было женщин?
— Ни одной.
— За обучение надо бы брать дополнительную оплату.
Он испугался, у него не было ни одного лишнего рубля. Тонька, улыбаясь, наблюдала за ним, потом встала, потянулась, платок упал, она не стала его поднимать и пошла к кровати. Сдернула покрывало, взбила подушки и сбросила сорочку. Он стал поспешно раздеваться, запутался со шнурками ботинок, рванул их, подумал, что в доме нет запасных, и пошел к кровати.