Женский чеченский дневник
Шрифт:
– Скоро мы отсоединимся от России, у нас будет своя независимая страна, – спокойно сказал он. – Пригласим сюда англичан, американцев – восстанавливать города. Детей пошлем учиться за границу, чтобы чеченцы стали самой умной нацией.
– Никто вам этого не даст, – осторожно вставила Наташа. – Вы сюда сразу НАТО позовете.
– Да, позовем.
– Вот и не даст вам Россия независимости.
– Посмотрим, – Басаев поглядел в окно. – Посмотрим, – повторил он. – Мы скоро в Москву придем и устроим там то, что Россия устраивает здесь.
– Что?
–
– Но там люди, они ни в чем не виноваты. Там люди и дети...
– Наши люди и дети тоже ни в чем не виноваты...
Наташа навела объектив на лоб. Прицелилась. На лоб Басаева упал блик. Нажала на спусковую кнопку.
– Посмотрим...
Пройдет время, и она будет снимать работу спасателей на оставшихся после взрывов завалах по улице Гурьянова в Москве. Снимать и думать – а кошку он тогда пожалел.
Ведено облетела новость – российские войска взяли Шали. Соседнее село Элистанжи уже бомбили. В Ведено ждали небывалого обстрела. По каким-то одним жителям известным подсчетам, он должен был начаться через неделю. Они укрепляли подвалы. Говорили, в первую очередь будут бомбить комендатуру. От дома Розы до комендатуры было рукой подать.
Мальчишки бегали по пыльной дороге, зажав под мышками обрезки металлических труб. С виду ничего не изменилось, но в воздухе пахло по-другому. Казалось, горы плотнее сомкнулись вокруг села, становясь на его защиту, и даже старая крепость подобралась, ощетинилась зубцами мшистых камней. Ведено жил в ожидании обстрела.
– А вас сегодня по телевизору показывали! – пробежали мимо нее мальчишки, поднимая столб коричневатой пыли.
– Тра-та-та-та! – доносились звонкие детские голоса. – Тра-та-та-та!
– И-и-у, и-и-у... Дж-ж-ж-ж!
– Ты убит! Убит!
– Ребята! – обернулась Наташа. – Кого показывали, не поняла!
– Вас! – закричали мальчишки. – Сказали, что вы пропали!
«Ерунда какая-то», – сказала Наташа про себя и пошла дальше – к главному редактору газеты «Ичкерия», как велел ей Басаев.
С ней поравнялся боевик, незнакомый, но не раз встреченный во время прогулок по селу.
– Тебя по телевизору показывали, – обратился он к ней.
– А что сказали? Не поняла...
– Сказали, что давно не выходишь на связь, что пропала, сказали.
«Бред какой-то, – думает Наташа, поворачивая в сторону комендатуры. Не могли ее объявить в розыск – некому. Она всего три недели в Ведено, предыдущие поездки длились не меньше, но никто ее не искал. Она давно не звонила в Москву, потому что в Ведено не было телефонной связи, в Москве это должны понимать. Впрочем, откуда Москве знать, что тут нет телефона... Но ведь и прежде она не давала о себе знать... Бред какой-то. Но не сговорились ведь они – мальчишки и боевик!»
Заходит в комендатуру, поднимается на второй этаж. На подоконник не смотрит – принципиально.
«Тук-тук-тук».
– Заходите!
– О, Наташа! – приветствует ее Ширвани. – Собирался за тобой посылать. Тебя по телевизору показывали.
– Серьезно?
– Правда.
– Ладно, придется ехать в Назрань.
Придется ехать в Назрань ради одного звонка. В первую очередь нужно позвонить матери. Та, наверное, перепугалась, увидев ее фотографию в «Новостях», и теперь шумит большой грудью на всю квартиру. Ее фотография... Интересно, какую показывали? Страшную или красивую? Нужно снять себя красиво и передать фото во все редакции, которые в будущем могут ее искать через телевизор. Чтобы вся страна знала, какая она, Наташа, красивая. Жаль, в полный рост не покажут.
Главный редактор «Ичкерии» пожаловал в дом Розы сам. Он оставил в редакции свою чеченскую брезгливость и бумажные папки. Рассказывал о событиях в соседних селах – тех, которые интересовали его газету и могли заинтересовать Наташу. Предлагал съездить на место событий вместе.
– Спасибо, – поблагодарила Наташа, в отличие от него она не могла быстро оттаять, и под влиянием вынужденной ласковости главного редактора забыть тот крепостной камень, на котором плакала в свой день рождения. Ей казалось, она до сих пор задом чувствует его холод. Камень был холодным. – Завтра я уезжаю в Назрань. Вернусь, обязательно к вам зайду...
Она сняла с гвоздя на стене свои штаны и свитер, сложила в сумку. Посмотрела по сторонам – ее расческа на тумбочке возле софы. Туда же ее – в сумку. Роза сидела на табурете за столом, подперев щеку рукой, и с какой-то тоской следила за ее сборами.
– Уезжаешь... – в который раз выдохнула она. – Ваа-ай...
– Роза, ты целый день на работе, а твои дети бегают во дворе, – Наташа застегнула «молнию» на сумке. – Село будут бомбить, вы живете рядом с комендатурой. Детям здесь нельзя оставаться.
– Я не могу уехать, – вздохнула Роза, отнимая ладонь от щеки. – В госпитале нужны руки... А я мужа жду. Я уеду, он вернется. Дома никого. Плохо будет...
– Плохо будет, если твои дети погибнут!
– Что ты от меня хочешь, Наташа? – обиделась Роза и ушла к раковине мыть посуду. – Я все равно никуда не поеду.
– У тебя есть родственники в Ингушетии?
– Мать в Назрани живет...
– Мать в Назрани?! Так почему же ты до сих пор к ней детей не отвезла?!
– У меня нет денег на дорогу, – Роза окончательно обиделась и терла тряпкой посуду, демонстративно не поворачиваясь в сторону Наташи – могла бы и сама догадаться, что у нее денег нет.
Наташа походила по комнате – по часовой стрелке и против. Измерила ее вдоль и поперек. Посидела на софе. Постояла у окна. Попинала сумку. Роза оттерла и сполоснула всю посуду. Расстелила на столе чистое полотенце, поставила на него сушиться стаканы и блюдца. Ножей и вилок в доме по-прежнему не было. Роза молчала, но ее одеревеневший затылок и затекшая спина как будто говорили – могла бы и сама догадаться и не унижать Розу ненужными вопросами. Вопросами, без которых можно было бы обойтись.