Женский день
Шрифт:
И почему так отчаянно не везет? Вот почему, а? И нет ответа…
Прижать к стенке – прижать так, чтобы не отвертелся. Руки на стол и – всю правду! Начистоту! Воззвать к совести, припугнуть. Шантажнуть, наконец! Испорчу твою предвыборную кампанию, зайка. Не полюбуешься видом из окна из губернаторского кабинета. А что, они такого боятся. Еще как боятся! Боятся слететь с тех вершин, на которые так долго карабкались. Пусть поваляется в ногах, пусть порыдает! Пусть будет каяться, захлебываясь честными слезами и густыми соплями, дескать, ошибся, с кем не бывает. Исправлюсь! Честное пионерское! Искуплю! Всей своей жизнью, любимая! Только поверь и прости!
А она – она с удовольствием будет смотреть на него, корчащегося у ее ног в предсмертных
Она знала – такие вот мачо, мать их, в подобные минуты сразу теряют лицо. Ах, посмотреть бы на него, жалкого… Вот уж удовольствие, право слово! Жалким она его ни разу не видела. Не везло.
Она снова подошла к зеркалу. Яркий холодный искусственный свет гостиничной люстры безжалостно обнажил все то, что путем чудодейственных и упорных трудов и ухищрений ей удавалось так успешно скрывать.
Она увидела далеко не юную женщину, бледную, почему-то отечную, с болезненно искривленным ртом и страдальческим взглядом усталых, поблекших глаз.
– Дурочка! – прошептала она. – Какая же ты, Алька, дурочка! Думаешь, победила? Вытянула счастливый билет? Тебе же положено! Кому, как не тебе? Ты же красавица. Умница. Талантливая. У тебя же такие родители, такие бабушка с дедушкой… Нет, правда. Кому, если не тебе? А что ты выиграла, Аля? Дырку от бублика? Шиш с маслом? Кукиш с солью?
Когда-нибудь же должно было тебе повезти? Правда ведь? Ну, чтобы по справедливости!
Нет, Алечка! Не должно. Кто тебе обещал? Бабушка с дедушкой? Папа? Мама покойная? Где написано, что будешь счастливой? На каких свитках, пергаментах, в каких скрижалях обещано?
Где, кроме твоего наивного и глупого сердца? И веры дурацкой? Когда-нибудь, непременно…
Она медленно провела рукой по лицу. Мать ты, Аля, никакая. Точнее – полное дерьмо, а не мать. Дочка тебя ненавидит – и есть за что. Ты променяла ее на мужика. Как банально! Банально и просто. Ты хотела этого мужика до трясучки. Нравились его крупные сильные руки. Красивый затылок. Темные, как кофейные зерна, соски. Голос его нравился – глуховатый, хриплый. Казалось, страшно волнующий. Запах его – ох как нравился! Нравилось засыпать у него на плече и слушать его дыхание. Все! Нет, не так – ты убедила себя, что он – талант! Просто огромный талант. Из тех, кому ничего при жизни. Все только потом. Себя убеждала, его… А все не совсем, Аля, так… Хотя какая теперь-то разница? Ты быстро «выспалась» у него на плече. Очень быстро. Только вот сына успела родить и еще – бросить родную дочь. Для того, чтобы «выспаться». Саввушку, сына от любимого человека, бросила на стариков. Они все везли, как могли. А могли уже как-то не очень. Мамину квартиру потеряла. Бабулину у тебя отобрали. Терлецкий, бывший муж и дружок, ну, это – вообще, обхохочешься. Сменил ориентацию, господи боже мой! Дочка продолжает ее презирать и ненавидеть. Саввушка – недовольный кивок в ее сторону и снова в экран. Кто она сейчас? Актриса? Да, безусловно. Успешная? Да, вроде бы так. Только… это как посмотреть. Не стала она той актрисой, о которой мечталось. Не стала. Уж себе-то в этом признаться можно? И даже нужно! Она неплохая сериальная актрисулька. Вот так. И – не более! Нет, была пара-тройка полных метров, не главные роли, конечно, но все же. А так, по большому, по гамбургскому, как говорится, счету… Да ты и сама, Аля, знаешь. И дальше – ты, милая, обманутая жена. Глупо обманутая. Тебя променяли на девку, соплюшку. Провинциальную дурочку. Хотя… Кто из вас дурочка – большой вопрос. Она-то взяла и родила. А ты – поленилась. Карьера, то-се. Есть двое детей, хватит? Двое – да. Только есть ли у тебя эти дети, Аля? Хотя бы один? И посему выходит – стерва ты, Алька, и неудачница. Лузерша – как есть! Сопли утри, мстительница,
Она побросала вещи в дорожную сумку, заказала такси и поехала в аэропорт. Публичная казнь отменяется. Почему? Испугалась? Да бросьте! Просто нет сил. Совсем нету сил. На разборки эти, расстрелы у стенки, оправдания, снова ложь. На разводы, разъезды, дележки имущества. На вопросы родных, взгляды коллег. Шушуканья, сплетни. Разборы полетов. Вранье.
Нет сил. Пусть все идет как идет. И – наплевать. Кривая вывезет. Всегда вывозила! Кривая…
Она купила билет, натянула вязаную шапочку по самые глаза, нацепила на нос очки, взяла в буфете стакан крепкого кофе, булочку с маком и бутерброд с колбасой. Наплевать. На все наплевать. И на запрещенные булки и копченую колбасу тоже. Она уселась в самом дальнем углу, угнездилась в глубокое кресло, съела все без остатка и крепок уснула.
Проснулась она оттого, что кто-то настойчиво теребил ее за плечо. Она вздрогнула, открыла глаза и увидела перед собой молодое и бородатое незнакомое лицо.
– Вы кто? – испугалась она, не сообразив сразу, где она так крепко уснула.
– Володя, – улыбнулся бородач, – и, как мне кажется, ваш попутчик.
Она оглянулась по сторонам, сообразила, что она в аэропорту, встрепенулась, испуганно затараторила:
– Господи, я пропустила свой рейс! – Аля резко вскочила из кресла.
Он мотнул головой.
– Все в порядке. Надо, правда, поторопиться. Регистрация уже заканчивается. Побежали? – И он протянул ей большую и крепкую ладонь.
Аля с удивлением посмотрела на протянутую руку, отвела ее и сказала со вздохом:
– Ну, побежали. Раз уж так вышло.
Он подхватил ее сумку, и они припустились со всех ног.
У стойки регистрации она остановилась.
– Погодите. А откуда вы узнали, что я лечу в Москву?
Он рассмеялся.
– Да никаких чудес! Вы заснули, а ваш билет упал на пол. Ну, я его и поднял. А когда положил его вам на колени, я вас узнал. Вот и все.
– В каком смысле – узнал? – нахмурилась Аля.
Бородач улыбнулся.
– Вы же Ольшанская, верно?
Она еще больше нахмурилась.
– Вы… обознались. Я однофамилица. Точнее, оч-чень дальняя родственница. Бывает такое.
– Правда? – искренне расстроился он. – А так похожи!
Она махнула рукой.
– Ну не вы первый. Привыкла.
Они зарегистрировались и пошли по резиновой кишке к самолету. Самолет был полупустой.
– Не возражаете? – поинтересовался бородач, указывая на свободное место рядом с Алей.
Она равнодушно пожала плечами. Прогнать неудобно. Все-таки выручил. Знакомиться ближе – ну, это совсем бред! «Ладно, буду спать дальше», – подумала она и закрыла глаза.
Потом вдруг спросила его:
– А вы что – смотрите сериалы?
Он улыбнулся.
– Ну, не то чтобы очень… Мама смотрит и сестра. Ну, и косвенно, получается, я!
– Попали, значит, – вздохнула Аля, – косвенно, а попали.
– Ну, какое «попал», – удивился он, – есть лица… Которые… завораживают! Как, например, Александра Ольшанская. На которую вы так похожи. Она… такая… Ну, как из родника напьешься, так, что ли… Простите за выспренность, – смутился он. А потом осторожно спросил: – А вам? Она нравится?
Аля зевнула.
– Куда уж! Так нравится, что… Господи не приведи! – пробормотала она и снова закрыла глаза.
Во время обеда они перебросились какими-то незначительными фразами, потом она снова пыталась уснуть, но ничего не получалось, и она открыла глаза и стала листать журнал.
За кофе они разговорились. Володя рассказал, что сейчас живет в столице, но сам родом из Омска, мать и сестра переехали с ним, отношения такие, что порознь никак нельзя: «Единственный мужчина, что вы хотите, – со смехом пояснил он, – я за них отвечаю!»