Женский любовный роман «Русская душа»
Шрифт:
– Обалдеть!
– Это что: большинство лезгин знают еще и азербайджанский язык, потому что граничат с Азербайджаном.
– Лезгинский язык имеет письменность?
– Да. Письменность современного лезгинского языка была создана в первой трети двадцатого века, а до революции лезгины и аварцы пользовались вполне свободно арабскими буквами. Правда, эту письменность знали единицы.
– Смотри ты! – удивился Александр. – А аксакал ваш мне этого не рассказывал…
Ильмира пожала плечами.
– Зато я рассказала.
– Н-да… А твой муж хадж в Мекку не совершал?
– Нет, хаджи у нас нет. Для хаджа нужны материальные средства, а наши люди их не имеют. Каждый правоверный мусульманин обязан совершить хадж, но если у него нет денег на дорогу, он вправе отказаться.
– А ты в Дербенте была когда-нибудь?
– Была пару раз. Я просила Ахмета, чтобы он взял меня с собой, а то здесь можно с тоски умереть. Мне здесь ужасно скучно.
– А дети?
– Что – дети? Анвар уже взрослый, дочки тоже почти взрослые – пятнадцать лет и двенадцать. Все мое развлечение – самая младшая, Джамиля, которой только три. Это очень весело, веселее не бывает. А в Дербенте я сразу на экскурсию пошла. Да-да, пока Ахмет своими делами занимался, я осталась без его присмотра. Зато поездила по городу, посмотрела на ханский мавзолей 18 века, остатки ханского дворца 18 века, видела комплекс Джума-мечети 8 века, Минарет-мечеть 14 века. А дома живу в гареме под бдительным оком Рахмедовых…
– Как в гареме? – Александр испугался.
– Вот так. Женская половина дома называется гаремом.
– Стесняюсь спросить, вы что, с мужьями не спите?
– Почему же? Летим к ним по первому же требованию. Если ослушаемся, мужья имеют право нас наказать – например, высечь. В том же шариате это называется «наказать за непокорность».
– И твой тебя наказывает?
– Бывает… Правда, только за неповиновение. Чтобы меня бить, Ахмет не так воспитан.
– Бедненькая моя… – Александр искренне посочувствовал Ильмире, прижал к себе, приласкал. – Зачем же ты вообще пошла за него?
– Я встретила его, когда мне было пятнадцать. Тогда я думала, что люблю его. Он заинтересовал меня своей необычной внешностью, понравился, мне захотелось его завоевать, а он в меня влюбился и взял замуж. Обратил в ислам. Теперь я не вижу ничего, кроме дома, хозяйства и детей. А Ахмет мне никогда не поможет: у них это не принято.
– А куда смотрели твои родители, когда замуж за него отдавали? Разве они не знали, что тебя ждет?
– Почему же? Мама была очень против, она Ахмета вообще не воспринимала. Во-первых, нерусский, во-вторых, в два раза меня старше. Но я выходила замуж в восемнадцать лет, родители уже ничего не решали. И теперь Кавказ отнял у меня все, – печально продолжила она. – Отнял религию, свободу… Я ненавижу Кавказ, ненавижу Дагестан и этот край, не люблю Ахмета. То, что я пошла за него замуж, – моя большая ошибка в жизни.
– А сколько тебе сейчас, если не секрет?
– Через полтора года сорок. И двадцать лет я уже живу здесь. Здесь сыграли свадьбу, здесь я рассталась с девственностью, родила шестеро детей. А сколько я здесь видела!.. Вот хотя бы то изнасилование, о котором я говорила. У меня несколько дней был шок, а лезгинам все равно. Горцы к такому привычные, для них это в порядке вещей. Теперь ты расскажи о себе.
– Я приехал в Дагестан в рабочую командировку. Не знаю, сколько здесь пробуду, но ближайший год точно. Я здесь уже полгода, но тебя увидел только сейчас.
– А кто твои родители?
– У меня их нет. Отец умер от инсульта – я еще горьким ребенком был, а мать с сестрой утонули несколько лет назад.
– Ты никогда не был женат?
– Нет, хотя мне уже тридцать пять.
– Я старше тебя…
– Это не страшно… Просто в моей жизни много лет назад была нехорошая история, после чего я стал осторожен.
Александр был притягательным лишь внешне, изнанка же его скорее отталкивала. Он был вульгарен, не лишен хамства и грубости. Вся его интеллигентность была показной – он просто умел подстраиваться под обстоятельства. Он был психически неуравновешенным человеком, его легко можно было вывести из себя, он был горазд распускать руки. Для семьи был просто не создан, поэтому и не имел ее. Чернецов – человек несерьезный и безответственный, ветреный, часто увлекающийся бабник. Он много раз влюблялся, но по-настоящему не любил ни разу, он быстро западал и быстро соскакивал, загорался и остывал. Как правило, это случалось после постели: переспав с женщиной, Чернецов сразу утрачивал к ней интерес. Все его предыдущие отношения с женщинами были непостоянные, носили скоротечный характер и заканчивались обычно после первого секса. Сам он объяснял такое свое непостоянство тем, что он еще просто не встретил ту единственную, которая ему нужна; в действительности же он просто не знал, кого ему надо. По причине своей безответственности Чернецов выбирал себе для постели только опытных женщин и никогда не имел дел с невинными барышнями – таких он просто сторонился. Сам себя он называл убежденным холостяком.
Работу свою Сашка любил и делал ее с удовольствием. Работа обеспечивала ему постоянную занятость, отвлекала от одиночества и скуки, вносила разнообразие в его серую и однообразную жизнь, занимала почти все его свободное время, а коллеги и знакомые составляли круг его общения. Работе Сашка отдавался полностью – ведь она была всем, что у него было, она же не позволяла ему спиваться, а пил Чернецов много, потому что по жизни был «одиноким волком», который не имел ни родных, ни друзей, ни семьи. Пил он, может быть, больше, чем ему бы следовало, а в нерабочее время вообще пил часто. И пил обычно охотно. А в состоянии подпития он был непредсказуем, мог повести себя совершенно неожиданно. Он умел как спокойно завалиться спать, так и быть неуправляемым. На характер его поведения в таком состоянии влияли несдержанность, раздражительность и вспыльчивость – все те черты, которые и определяли его психическую неуравновешенность.
При этом Чернецов отнюдь не был тунеядцем. Он вообще бездельничать не привык и не любил, а если бы вдруг потерял работу журналиста, то бросил бы все силы на то, чтобы найти новую.
Александр протянул Ильмире руку – подняться. Только она встала, как он ухватил ее и крепко поцеловал. Затем развязал ее платок и сладко обнял.
– Не верю своим глазам! Часто я представлял себе, что однажды это будет, но я никогда в это не верил…
– Идем со мной, – сказала Ильмира и за руку повела его в ночь.
Ильмира привела Александра к самому обрыву, где внизу шумно бурлила река Самур, а волны с грохотом ударялись о берег. Здесь, на краю обрыва, стоял кривой утес, а внутри него пряталась пещера. Пещеры Кавказа узкие и непроходимые. Произойти здесь может всякое: от камнепадов и паводков до клаустрофобии и паники, которая возникает из-за замкнутого пространства и отсутствия естественного света, что действительно опасно.
Двое вошли внутрь пещеры. Пустая и холодная, она была безжизненна.
– Вот здесь, – сказала Ильмира, – будет место наших встреч.
– Но здесь чертовски холодно…
– Разведем костер. Зато пещера немая и никогда нас не выдаст.
У огня Ильмира и Александр провели остаток ночи. Ильмире было очень хорошо без платка, огненные блики освещали ее красивое лицо. Ильмира нравилась ему все больше и больше.
– Ильмира, если бы ты знала, как у меня щемило сердце в тот момент, когда я увидел тебя вместе с сыном, когда вы несли ведра с водой. Он тебе не помогал, а у меня руки чесались помочь тебе, но, честно говоря, я робел перед твоим сыном, ведь кавказцы очень мстительны, и вдруг бы я неправильно вмешался?