Женский портрет в три четверти
Шрифт:
– Можешь не объясняться. Кравчук мне все рассказал, а Татьяна Аркадьевна подтвердила.
– Что все?
– насторожился я.
– Ну, про сквозняк в вагоне и полную неспособность к работе. Очень похоже. Вы все в сговоре?
– Нет, каждый за себя. Снимки в номер ты уже сделал?
– Еще вчера. Бризкока возьму того, что снимал на открытии. Как ты думаешь, не вмонтировать ли туда Кравчука? Подпись будет такая: "Нобелевский лауреат профессор У. Бризкок (Великобритания) напутствует молодого, подающего надежды коллегу М. Кравчука (СССР), сообщение которого на конгрессе
– Я же не спрашиваю, как ты выгуливал по Москве своих четвероногих друзей. А на каком языке ты с ними разговаривал?
– На языке жестов,- объяснил Могилевский.- Я кричал им по-русски и жестом показывал, как это надо понимать.
– То есть, когда надо было сесть, ты садился сам?
– Зачем так прямолинейно? Я показывал им ту часть тела, которая для этого предназначена. А когда я разрешал им поесть, я не набрасывался первым на мясные обрезки, а клацал зубами. Школа дрессировки профессора Могилевского. Они уедут к себе на родину хорошо и совершенно бесплатно выдрессированными.
– Когда же,- поинтересовался я,- они собираются отбыть на родину?
– В тот же день и тот же час, что и хозяин.
– Будет издеваться. Когда Бризкок улетает?
– А вот он сам тебе и расскажет,- ответил Саша и сделал жест рукой, словно приглашая кого-то в свидетели. Я оглянулся.
К нашему столику направлялись от буфетной стойки Бризкок и Миша Кравчук. Сбежали все-таки с заседания, ревнители чистой красоты. Представляю себе, как профессор шествует по сцене в лучах прожекторов, а Кравчук отвлекает внимание публики на себя и, с грохотом стуча мослами по коленкам сидящих, протискивается между рядами.
– О да, мы сбежали!
– торжествующе сказал Бризкок.- Мы произвели некоторый шум, но это пустяки.
Кравчук позволил себе дополнить профессора.
– У нас осталось слишком мало времени,- произнес он с важным видом,чтобы выслушивать их болтовню.- Он показал рукой в сторону зала.- Нам надо еще кое-что обсудить. В частности, профессор, относительно статистического распределения плотности в пространстве бьютов...
Или что-то в этом роде. Но главное - они пользуются моим словечком без ссылки на первоисточник. Это хороший признак.
А что касается авторства, история сама разберется, что и как ей писать на своих скрижалях.
– За то время, что осталось до отлета,- остановил Кравчука профессор,мы с вами, коллега Миша, не обсудим и сотой доли того, о чем нам следовало бы поговорить. А потому отложим дела в сторону и, перед тем как попрощаться, поболтаем немного просто так, в мужской компании, как четверо добрых друзей.
Меня это огорчило. Если бы они продолжили научную дискуссию, я нашел бы способ ввернуть деликатно, что не претендую на большее, нежели ссылка в статье: мол, термины "бьют" и "антибьют" предложены таким-то в частной беседе. Говорил ли я вслух про антибыоты? Не помню. Если не говорил, оно и к лучшему. Вверну это словечко как-нибудь отдельно. Тогда у них будет повод сослаться на меня
– Однако,- запротестовал кандидат,- за оставшееся время мы могли бы хотя бы вкратце наметить проблему антибьютов и их возможной аннигиляции...
– В следующий раз, коллега, в следующий раз. Предпочел бы в Кембридже, но согласен на любую другую точку. Как вам нравятся Багамы? Или Таормина? Я никогда не был на Сицилии, говорят, там великолепно, почти как у вас в Крыму. Встретимся, без спешки и без официальных речей, погуляем, поглядим на море. И заодно обсудим аннигиляцию всесторонне.
Теоретики! На Сицилию они поедует, аннигиляцию обсуждать!
Нет ее в природе, этой аннигиляции. Вы ничего не поняли, господа и товарищи. Есть крючок и петля, скоба и задвижка. Бьюты и антибьюты. Они сопрягаются, они противоборствуют, но не уничтожают друг друга.
Хорошо, отложим. Я скажу вам это в Кембридже или в любой другой точке на Земле, хотя бы в Таормине, о которой я раньше слыхом не слыхивал. Но не раньше того часа, когда вы поймете, что зашли в тупик. То, что вы будете изучать под электронным микроскопом и рассеивать через призмы, я испытал на собственной шкуре, а это, поверьте, чувствительный прибор. На пути Б-эманации, бьют-лучей стоит преграда из антибьютов, вот и вся премудрость.
Вопрос стоит так: кто кого возьмет. Нужна критическая масса, чтобы сбить защелку, но вам никогда не вычислить ее на калькуляторе, потому что она у каждого своя.
Что при этом бывает, я знаю. Во всяком случае, не взаимоуничтожение. Теперь я думаю, что испытывал такое и прежде - хотя бы тогда, в самолете, когда летел в Ташкент,- но не понимал, что же со мной происходит.
Спасибо международному съезду по химии белка и добрым друзьям, собравшимся немного поболтать о том о сем перед расставаньем.
– Когда вы улетаете?
– спросил я Бризкока. Могилевский, который знает все лучше всех, ответил за профессора: - Сегодня вечерним рейсом.
Кравчук печально кивнул головой.
– К чему такая спешка?
– продолжил я дружеский треп.
– Вы могли бы улететь и позже. В оргкомитете наверняка есть специальные туры для участников. Самарканд, Бухара, озеро Байкал и все такое.
– Безусловно. Так много соблазнов подстерегает нас в жизни. Боюсь, однако, что Бернару и О'Бумбе будет несколько скучно в круизах. Они домоседы, особенно О'Бумба. Но если бы и не это, есть еще одно обстоятельство, которое заставляет меня отбыть домой раньше намеченного.
С этими словами сэр Уильям достал из кармана уже известный нам бумажник, вынул уже известный нам конверт и порылся в нем. Что он покажет нам на сей раз?
Я хотел бы, чтобы это был портрет нынешней Маргарет Куинз. Или нет, портрет ее дочери, юной мисс Куинз. Хотя вряд ли ее дочь, если она есть на свете, такая уж девочка. Пусть это будет семейный портрет: миссис Куинз, ее дочь и ее внуки.
А зять? Зятя я не видел на групповом снимке, ему там не было места, зять тут сбоку припека, при чем здесь зять? Бьюты, конечно, передаются по наследству, от родителей к детям, от бабушек к мамам и внучкам, и нечего посторонним мужчинам примазываться к естественному процессу.