Жены и дочери
Шрифт:
— Как ты теперь себя чувствуешь, моя дорогая? Ты выглядишь лучше, чем тогда, под кедром. Значит, тебе придется остаться здесь на ночь? Клэр, вам не кажется, что мы могли бы найти несколько книг с гравюрами, которые заинтересуют Молли Гибсон.
Миссис Киркпатрик, плавно двигаясь, подошла к тому месту, где стояла Молли, и начала осыпать ее ласками, произнося приятные слова, пока леди Куксхавен, перебирая тяжелые тома, искала тот, который мог бы заинтересовать девочку.
— Бедняжка! Я видела, какой робкой ты выглядела, входя в гостиную. Мне хотелось, чтобы ты подошла ко мне, но я не могла подать тебе знак, потому что лорд Куксхавен говорил со мной в тот момент, рассказывая о своих путешествиях.
Молли еще больше разволновалась, когда последние слова достигли ее слуха. Если бы только они оставили ее в покое и не утруждали себя быть добрыми с ней, «не беспокоились» бы о ней! Слова миссис Киркпатрик, казалось, охладили ту признательность, которую Молли испытывала к леди Куксхавен за поиски книги, что могла бы развлечь ее. Несомненно, она причинила им беспокойство, и ей не следовало быть здесь.
Вскоре миссис Киркпатрик позвали аккомпанировать пению леди Агнес. И тогда у Молли появились несколько минут, которые она смогла провести в свое удовольствие. Незаметно она оглядела комнату и убедилась, что ни одно из помещений в Доме короля [4] не могло быть таким роскошным и величественным. Огромные зеркала, бархатные занавеси, картины в позолоченных рамах, множество ослепительных огней украшали обширную залу, где было полно леди и джентльменов, одетых в пышные наряды. Вдруг Молли вспомнила о детях, с которыми она спускалась в гостиную, и к классу которых она, оказывается, принадлежала… где они? Отправились спать час назад по молчаливому знаку своей матери. Молли размышляла, может ли она тоже уйти… если сможет найти дорогу в свое прибежище - спальню миссис Киркпатрик. Но она сидела далеко от двери, вдали от миссис Киркпатрик, которой она принадлежала больше, чем кому бы то ни было еще. Слишком далеко от леди Куксхавен и ужасной леди Камнор, и ее любящего пошутить и добродушного лорда. Поэтому Молли сидела и листала рисунки, которых еще не видела. На сердце у нее становилось все тяжелее и тяжелее от одиночества среди всей этой роскоши. Через некоторое время в комнату вошел лакей и, немного оглядевшись, подошел к миссис Киркпатрик, которая сидела за пианино в центре музыкальной группы, готовая аккомпанировать любому, желавшему спеть, и мило улыбалась, охотно отзываясь на все просьбы. Она прошла к Молли, в ее уголок, и сказала ей:
4
Имеются в виду королевские палаты в Лондонском Тауэрсе.
— Ты знаешь, дорогая, твой папа приехал за тобой и привел с собой пони, чтобы ты поехала домой. Значит, я буду лишена моей маленькой соседки по кровати, так как думаю, что ты должна ехать.
Ехать! Раздумывала ли Молли, вставая, дрожа, светясь, готовая вот-вот расплакаться? Следующие слова миссис Киркпатрик вернули ее на землю.
— Знаешь, моя дорогая, ты должна подойти и пожелать леди Камнор доброй ночи и поблагодарить ее светлость за доброту к тебе. Вот она, возле этой статуи, разговаривает с мистером Кортни.
Да! Она стояла там — в сорока футах — и в сотнях милях! Нужно пересечь это пустое пространство, а затем произнести речь!
— Я должна пойти? — спросила Молли самым жалостливым и умоляющим голосом.
— Да, поспеши. В этом нет ничего страшного, правда? — ответила миссис Киркпатрик, немного резче, чем прежде, понимая, что ее ждут за пианино, и, беспокоясь о том, как бы побыстрее сбыть девочку с рук.
Молли постояла минуту, затем, посмотрев на нее, сказал тихо:
— Вы не будете так добры пойти со мной?
— Да, конечно, — ответила миссис Киркпатрик, понимая, что, согласившись, она быстрее покончит с этим делом. Поэтому она взяла Молли за руку и, проходя мимо группы гостей у пианино, улыбнулась и произнесла со своей милой учтивостью:
— Наша маленькая подруга робкая и скромная, и желает, чтобы я проводила ее к леди Камнор пожелать доброй ночи. Ее отец приехал за ней, и она уезжает.
Молли не знала, как это произошло, но, услышав эти слова, она выдернула свою руку из руки миссис Киркпатрик, и, шагая на шаг или два впереди, подошла к леди Камнор, величественной в пурпурном бархате, и, присев в реверансе, наподобие школьницы, сказала:
— Миледи, приехал мой папа, и я уезжаю. И, миледи, я желаю вам доброй ночи и благодарю вас за вашу доброту. Доброту вашей светлости, я имею в виду, — сказала она, поправив себя, вспомнив подробные наставления мисс Браунинг о принятом у графов, графинь и их благородного потомства этикете, которые те давали ей утром по дороге в Тауэрс.
Не помня, как, она вышла из залы и позднее вспомнила, что не пожелала доброй ночи ни леди Куксхавен, ни миссис Киркпатрик, ни «всем остальным», как непочтительно она именовала их в своих мыслях.
Мистер Гибсон ждал в комнате экономки, когда туда вбежала Молли, приведя в замешательство почтенную миссис Браун. Молли бросилась отцу на шею.
— О, папа, папа, папа! Я так рада, что ты приехал, — а затем расплакалась, лаская его лицо почти в истерике, словно для того, чтобы увериться, что он здесь.
— Ну, какая ты глупышка, Молли! Ты подумала, что я оставлю мою маленькую девочку жить в Тауэрсе всю оставшуюся жизнь? Ты поднимаешь столько шума по поводу моего приезда, словно думала, что я мог так поступить. Поторопись же, надень свою шляпку. Миссис Браун, можно попросить у вас шаль, плед или какое-нибудь одеяло, чтобы обернуть вокруг нее юбкой?
Он не упомянул, что приехал домой после длительной поездки не более получаса назад, поездки, из которой он вернулся уставшим и голодным. Но, узнав, что Молли еще не вернулась из Тауэрса, он заехал на своей уставшей лошади к барышням Браунинг и нашел их занятых самобичеванием и в безудержном волнении. Он не стал ждать их слезных извинений, он поскакал домой, сменил лошадь, оседлал для Молли пони, и хотя Берри прокричал доктору вдогонку о юбке для верховой езды, когда он не отъехал и десяти ярдов от конюшни, мистер Гибсон отказался возвращаться и уехал, как выразился конюх Дик, «ужасно ворча на себя».
Миссис Браун успела выпить вина и съесть кусочек кекса до того, как Молли вернулась из своего долгого путешествия в комнату миссис Киркпатрик, «почти рядом, в четверти мили отсюда», как просветила экономка нетерпеливого отца, пока он ждал, когда спустится его дитя, одетое в свой утренний наряд, с которого сошел лоск новизны. Мистер Гибсон был любимцем у всех придворных Тауэрса, как и все семейные доктора, что обычно приносят надежду облегчения в часы тревог и страданий. И миссис Браун, страдающей подагрой, в особенности доставляло большое удовольствие опекать его всякий раз, когда он позволял. Она даже вышла на конюшню, чтобы укутать Молли шалью, когда та садилась на лохматого пони, и отважилась на смелое предположение:
— Осмелюсь сказать, она будет счастливее дома, мистер Гибсон.
Выехав в парк, Молли подхлестнула пони и заставила его бежать во всю прыть, мистер Гибсон прокричал ей в след:
— Молли, мы попадем в кроличьи норы. Ехать так быстро небезопасно. Остановись!
Когда она умерила прыть, он поехал рядом с ней.
— Мы едем в тени деревьев, и здесь опасно ехать быстро.
— О, папа, я никогда в жизни так не радовалась. Я чувствую себя, как зажженная свеча, когда ее погасили.