Жены и дочери
Шрифт:
— Примите мой совет, сквайр. Как я сказал, еще не сделано никакого вреда, насколько я знаю. Предупреждение лучше лечения. Поговорите, но поговорите мягко с Осборном и сделайте это сразу. Я пойму, если он не покажется в моем доме несколько месяцев. Если вы мягко поговорите с ним, он примет совет от друга. Если он заверит вас, что опасности нет, конечно, он будет приходить как обычно, когда захочет.
Было замечательно дать сквайру этот добрый совет; но так как Осборн уже вступил в брак, против которого так возражал его отец, то совет не возымел того действия, на которое так надеялся мистер Гибсон. Сквайр начал разговор с необычным самообладанием, но он стал раздражаться, когда Осборн отверг право отца вмешиваться в любой брак, который он мог бы задумать. Отверг его с определенной степенью упрямства и усталости, что привело сквайра в ярость. И хотя, поразмыслив, он вспомнил, что теперь у него есть обещание и клятвенное слово сына не думать ни о Синтии, ни о Молли, как о будущей жене, все же отец и сын прошли через одну из тех ссор, которые отдаляют людей на всю жизнь. Они высказали друг другу горькие истины, и если бы братская привязанность
Времени было в обрез. Роджер направлялся в жаркий климат и должен был воспользоваться всеми возможными преимуществами зимних месяцев. Сначала он собирался поехать в Париж, чтобы переговорить там с некоторыми учеными. Кое-что из его снаряжения, инструментов и т. д. следовало за ним в Гавр, в этом порту он садился на корабль, закончив дела в Париже. Сквайр изучил все его приготовления и планы, и даже пытался в послеобеденных разговорах вникнуть в вопросы, касающиеся исследований, которые собирался сделать его сын. Но пребывание Роджера дома не могло продлиться больше двух дней.
В последний день он поехал в Холлингфорд немного раньше, чем отправлялся экипаж в Лондон, он намеревался попрощаться с Гибсонами. Некоторое время Роджер был слишком занят, чтобы на досуге предаваться мыслям о Синтии. Но в свежих размышлениях на эту тему не было нужды. Ее образ, как приз, которого нужно было добиваться, служить ему в течение семи лет и еще семи лет, был надежно спрятан в сердце. Этот отъезд был очень болезненным, и, прощаясь с ней на два долгих года, он спрашивал себя во время поездки, в какой мере ему следует оправдываться, беседуя с ее матерью, возможно, беседуя с самой девушкой, что возможно сначала она будет ошеломлена и даже разгневана. Но потом она узнает, как глубоко она любима тем, кто отсутствует, как среди всех трудностей и опасностей мысли о ней будут для него полярной звездой, сияющей высоко в небесах, и так далее, и тому подобное. Со всей быстротой воображения влюбленного и банальностью фантазии он называл ее звездой, цветком, нимфой, колдуньей, ангелом, русалкой, соловьем, сиреной, когда та или иная ее черта возникала в его памяти.
Глава XXXIV
Ошибка влюбленного
Это случилось после полудня. Молли вышла прогуляться. Миссис Гибсон отправилась с визитами. Синтия из лености отказалась сопровождать и ту, и другую. Она не нуждалась в ежедневном движении так, как Молли. В прекрасный день или с приятной целью, или когда ей овладевал очередной каприз, она могла забрести очень далеко. Но это было скорее исключением. Как правило, она была не склонна утруждать себя прогулками на свежем воздухе. На самом деле, знай дамы, что Роджер находится поблизости, ни одна из них не вышла бы из дома. Они думали, что он должен зайти как раз перед отъездом и не сможет надолго задержаться, и им всем хотелось попрощаться с ним перед его долгим отсутствием. Но они предполагали, что он не приедет в поместье до следующей недели, поэтому этим днем с полной свободой занялись собственными делами.
Молли предпочла прогулку, поскольку полюбила ее с тех пор, как была ребенком. Кое-что произошло перед тем, как она вышла из дома, и поэтому она начала размышлять, насколько будет правильным ради сохранения мира в доме молча мириться с теми отклонениями от правил, которые замечаешь в своей семье. Так как подобные поступки обычно совершаются для определенных целей, а не просто случайно, не существует ли у членов семьи обязанностей, касающихся этой стороны жизни, и не снижается ли собственный эталон морали, постоянно сталкиваясь с чужими слабостями. Практическое применение этих мыслей привело Молли в затруднение: ей было неизвестно, знает ли отец, что мачеха постоянно отступает от истины, и была ли его слепота намеренной или нет. Несмотря на свою уверенность в том, что между ней и ее отцом нет отчужденности, она горевала о том, что их общению постоянно чинились препятствия. Вздохнув, она подумала, что если бы он вмешался своей властью, он мог бы расчистить себе путь к прежним, близким отношениям с дочерью, и что они могли бы как раньше ходить на прогулки, разговаривать, сыпать остротами и фантазировать, снова ощутить проблеск истинного доверия между ними. Ее мачеха не ценила подобные вещи, но тем не менее она, как собака на сене, мешала Молли наслаждаться ими. И все же Молли была еще девочкой, не так давно расставшейся с детством; погрузившись в свои серьезные сожаления и затруднения, она отвлеклась на прекрасные, зрелые ягоды ежевики, высоко висевшие на живой изгороди среди алых ягод шиповника и зеленых и красно-коричневых листьев. Ей не столько самой хотелось этих ягод, но она слышала, что они нравились Синтии. И кроме того, в том, чтобы вскарабкаться и собрать их, было некое очарование. Поэтому она, забыв обо всех своих неприятностях, взобралась на изгородь, хватая почти недосягаемую добычу, и соскользнула вниз победительницей, собираясь отнести ягоды в огромном листе, служившем ей корзиной. Она попробовала пару ягодок, но они показались ей безвкусными. Юбка ее хорошенького ситцевого платья оказалась порванной колючками, а «ее прелестные
101
Из баллады неизвестного автора «Babes in the Wood» («Дети в лесу»).
— Я ждала тебя, дорогая. Не поднимайся в гостиную, милая. Сейчас ты можешь помешать. Там Роджер Хэмли с Синтией. И у меня есть основание думать… по правде говоря, я незаметно открыла дверь, но снова тихо ее закрыла, я не думаю, что они слышали меня. Разве не очаровательно? Юношеская любовь, ах, как она приятна!
— Вы имеете в виду, что Роджер сделал предложение Синтии? — спросила Молли.
— Не только это. Но я не знаю. Конечно, я не знаю ничего. Только я слышала, как он говорит ей, что намеревался покинуть Англию, не рассказав о своей любви, и что искушение увидеться с ней наедине оказалось для него слишком велико. Это было симптоматично, правда, дорогая? И все, что мне хотелось, это довести дело до кризиса, не вмешиваясь. Поэтому я выглядывала тебя, чтобы помешать тебе войти и побеспокоить их.
— Но разве мне нельзя пойти в свою комнату? — умоляюще спросила Молли.
— Конечно, — ответила миссис Гибсон немного раздражительно. — Только я ждала от тебя сочувствия в такой волнующий момент.
Но Молли не услышала ее последних слов. Она скрылась наверху, закрыла за собой дверь. Подсознательно она все еще несла лист, полный ежевики. Но зачем теперь нужна ежевика Синтии? Молли казалось, будто она ничего не понимает. Но что она могла понять? Несколько минут она оставалась в смятении, ощущая что несется в земном дневном движении вместе со скалами, камнями, деревьями и без собственной воли, словно она мертвая. Затем в комнате стало душно, и Молли инстинктивно бросившись к открытой створке окна, наклонилась, чтобы вздохнуть. Постепенно осознание тихого, мирного пейзажа прокралось в ее мысли и успокоило жужжащее смятение. Там, купаясь в ровных лучах осеннего солнца, раскинулся пейзаж, который она знала и любила с детства. Такой же спокойный, наполненный тихим гудением жизни, каким был в этот час для многих поколений. Осенние цветы пламенели в саду, ленивые коровы паслись на дальних лугах, пережевывая свою жвачку из травы, выросшей на месте скошенной. В далеких коттеджах затопили камины, готовились к приходу мужей, мягкие клубы голубого дыма поднимались в неподвижном воздухе. Дети, выпущенные из школы, весело кричали вдалеке, и она… Как раз в этот момент она услышала приближавшиеся звуки: открывшуюся дверь, шаги на нижнем пролете лестницы. Он не мог уйти, не повидавшись с ней. Он никогда, никогда не поступил бы так жестоко… никогда бы не забыл о бедной маленькой Молли, как бы счастлив он ни был! Нет! Послышались шаги и голоса, открылась дверь гостиной и снова закрылась. Она положила голову на руки, покоившиеся на подоконнике, и заплакала, — она была так недоверчива, что позволила закрасться мысли, будто бы он мог уйти, не попрощавшись с ней, … с ней, которую так любила его мать и называла именем его младшей, умершей сестры. И как только Молли подумала о нежной любви миссис Хэмли, которую та испытывала к ней, она заплакала еще сильнее из-за того, что такой любви к ней больше нет на земле. Внезапно дверь гостиной отворилась, и стало слышно, как кто-то поднимается наверх. Она узнала шаги Синтии. Молли поспешно утерла глаза и встала, стараясь выглядеть беспечной. Это все, что она успела сделать, прежде чем Синтия, немного помедлив у закрытой двери, постучала. И, получив ответ, сказала, не открывая дверь:
— Молли! Мистер Роджер Хэмли здесь и хочет попрощаться с тобой до отъезда.
Затем она спустилась вниз, словно в эту самую минуту ей хотелось избежать короткого разговора наедине с Молли. Вздохнув, и приняв решение, как ребенок, который смирился с тем, что ему нужно проглотить противное лекарство, Молли немедленно спустилась вниз.
Роджер убедительно говорил с миссис Гибсон в арке окна, когда вошла Молли. Синтия стояла рядом, слушала, но не принимала участия в разговоре. Ее взгляд был потуплен, она не подняла глаз, когда Молли робко приблизилась.
Роджер говорил:
— Я бы никогда себе не простил, если бы принял от нее обещание. Она останется свободной до моего возвращения. Но надежда, ее слова, ее милая добродетель сделали меня чрезмерно счастливым. О, Молли! — внезапно заметив ее присутствие, он повернулся к ней и взял ее руки в свои. — Я думаю, вы давно догадались о моей тайне, правда? Я подумывал поговорить с вами до отъезда и во всем признаться. Но искушение было слишком велико… Я рассказал Синтии, как сильно я ее люблю, насколько это можно выразить словами. И она говорит…, - он посмотрел на Синтию с пылким восхищением и, казалось, забыл в этом взгляде, что оставил недоговоренным предложение для Молли.
Синтия, казалось, была не намерена повторять свои слова, какими бы они ни были, но за нее заговорила ее мать.
— Без сомнения, моя дорогая девочка ценит вашу любовь, как ее должно ценить. Думаю, — взглянув на Синтию и Роджера с понимающим лукавством, — я могла бы рассказать истории о причинах ее весенних недомоганий.
— Мама, — внезапно произнесла Синтия, — вы же знаете, ничего подобного не было. Прошу, не выдумывайте обо мне историй. Я обручилась с мистером Роджером Хэмли, и этого достаточно.