Жены и дочери
Шрифт:
— Мама рассказала вам? — спросила она, бросив на мать возмущенный взгляд. — Это не совсем помолвка, все присутствующие поклялись сохранить тайну, мама была среди них.
— Но, моя дорогая Синтия, ты не могла ожидать… тебе ведь не хотелось, чтобы я сохранила эту тайну от мужа? — умоляюще спросила миссис Гибсон.
— Нет, возможно, нет. Во всяком случае, сэр, — ответила Синтия, с сердечной искренностью, — я рада, что вы узнали обо всем. Вы всегда были мне самым добрым другом, и, думаю, я рассказала бы вам сама, но мне не хотелось об этом упоминать. Прошу вас, это должно остаться тайной. На самом деле, это нельзя назвать помолвкой…
Мистер Гибсон строго посмотрел на нее, не отвечая на ее взгляды, так как ее манеры сейчас невольно напоминали ему манеры матери. Потом он взял ее за руку и произнес решительно:
— Я надеюсь, ты достойна его, Синтия, потому что ты завоевала приз. Я никогда не знал сердца вернее и надежнее, чем у Роджера. Я знал его мальчиком и мужчиной.
Молли казалось, что ее названная сестра могла бы вслух поблагодарить отца за признание достоинств того, кто уехал. Но Синтия немного надула губы, прежде чем улыбнуться.
— Ваши слова совсем не лестны, верно, мистер Гибсон? — спросила она.
— Полагаю, он считает меня достойной, и если вы такого высокого мнения о нем, вы должны уважать его суждение обо мне.
Если она надеялась вызвать его на комплимент, то ее ждало разочарование, поскольку мистер Гибсон с отсутствующим видом отпустил ее руку и сел в мягкое кресло у камина, всматриваясь в угли, словно надеялся прочитать в них будущее. Молли увидела, как глаза Синтии наполнились слезами, и последовала за ней в другой конец комнаты, куда та ушла искать какие-то рабочие материалы.
— Милая Синтия, — все, что она сказала, но сжала ей руку, пытаясь помочь в поисках.
— О, Молли, я так люблю твоего отца. Отчего он так говорил со мной сегодня?
— Я не знаю, — ответила Молли, — возможно, он устал.
От дальнейшего разговора их оторвал мистер Гибсон. Он стряхнул с себя задумчивость и теперь обратился к Синтии.
— Я надеюсь, ты не будешь считать это нарушением доверия, Синтия, но я должен рассказать сквайру о… о том, что произошло сегодня между тобой и его сыном. Я связан обещанием. Он боялся — я тоже скажу тебе правду — он боялся — (ударение на последнем слове), — что нечто подобное может возникнуть между его сыновьями и вами обеими. Только на днях я заверил его, что ничего подобного не существует. И я сказал, что сообщу ему сразу, как замечу какие-нибудь признаки.
Синтия выглядела недовольной.
— Единственно, что я требую, — секретности.
— Но почему? — спросил мистер Гибсон. — Я понимаю, что в нынешних обстоятельствах ты не хочешь предавать это огласке. Но как же друзья с обеих сторон! Разумеется, ты не можешь возражать против этого?
— Нет, возражаю, — ответила Синтия. — Если ничего нельзя поделать, я бы не хотела, чтобы кто-либо знал.
— Я почти уверен, что Роджер расскажет своему отцу.
— Нет, не расскажет, — сказала Синтия. — Я взяла с него обещание и считаю, что он из тех, кто уважает обещания, — она взглянула на мать, которая, чувствуя себя в немилости у мужа и у дочери, придерживалась благоразумного молчания.
— Ну, во всяком случае, он несомненно будет красноречивее и убедительней, поэтому я дам ему шанс. Я не поеду в Хэмли Холл до конца недели. До этого времени он может написать и рассказать обо всем
Синтия сдержала первые слова, готовые сорваться с языка. Затем произнесла со слезами на глазах:
— Обещание мужчины выше желания женщины, так?
— Я не вижу причины, почему не стоит этого делать.
— Вы поверите в мои причины, когда я скажу вам, что если все станет известно, это причинит мне огромные страдания? — она произнесла это таким умоляющим тоном, что если бы мистер Гибсон не был недоволен и раздражен предыдущим разговором с ее матерью, он должно быть, уступил бы ей. Но поскольку этого не произошло, он холодно произнес:
— Рассказать отцу Роджера не значит предать огласке. Мне не нравится это непомерное желание оставить все в тайне, Синтия. Мне кажется, что за этим скрывается что-то…
— Пойдем, Молли, — внезапно сказала Синтия. — Давай споем тот дуэт, которому я тебя научила. Это лучше, чем вести подобные разговоры.
Это был веселый французский дуэт. Молли пела его невнимательно, с тяжестью на сердце; но Синтия пела его с воодушевлением и видимой веселостью. Только под конец она разразилась слезами и взлетела вверх по лестнице в собственную комнату. Молли, больше ни на что не обращая внимание — ни на отца, ни на слова миссис Гибсон — последовала за ней и обнаружила, что дверь ее комнаты заперта, и в ответ на все свои просьбы позволить войти, она слышала всхлипывания и рыдания Синтии.
Прошло более недели после описанных выше событий, прежде чем мистер Гибсон нашел время заехать к сквайру; он искренне надеялся, что его обгонит письмо Роджера из Парижа, в котором тот обо всем расскажет своему отцу. Но с первого взгляда доктор понял, что сквайр не слышал ничего необычного, что могло бы нарушить его спокойствие. Он выглядел лучше, чем все прошедшие месяцы: в его глазах светилась надежда; лицо было окрашено здоровым румянцем, частично из-за возобновившихся прогулок на свежем воздухе для контроля за дренажными работами, и частично из-за радости, которую ему недавно доставил Роджер, — все это заставляло кровь в его жилах бежать быстрее. Ему не хватало Роджера, это правда, но всякий раз, когда печаль расставания слишком тяжело давила на него, он наполнял трубку табаком и выкуривал ее за долгим, неспешным и размеренным перечитыванием письма лорда Холлингфорда, каждое слово из которого он знал наизусть. И выражения, в которых он, притворяясь для себя, сомневался, давали ему лишний повод просматривать похвалы сыну. Покончив с приветствием, мистер Гибсон сразу перешел к делу.
— Есть новости от Роджера?
— О, да. Вот его письмо, — сказал сквайр, принеся свой черный, кожаный ящик, в котором письмо Роджера лежало среди других бумаг различного содержания. Мистер Гибсон прочел его, одним беглым взглядом уверившись, что в нем нет упоминания о Синтии.
— Хм! Я вижу он не упомянул об одном очень важном событии, которое произошло перед его отъездом, — произнес мистер Гибсон, ухватившись за первые слова, что пришли ему на ум. — С одной стороны я понимаю, что нарушаю доверие, но я собираюсь сдержать обещание, которое дал в мой последний визит сюда. Я нахожу, что случилось… случилось нечто, чего вы опасались… вы понимаете… между ним и моей приемной дочерью, Синтией Киркпатрик. Он заезжал к нам попрощаться, пока ждал отправления экипажа на Лондон, застал ее одну и поговорил с ней. Они не называют это помолвкой, но, разумеется, оно так и есть.