Жены и дочери

Гаскелл Элизабет

Так день за днем жизнь совершала свое движение. Миссис Гибсон нашла, что возможность общения с семьей из Тауэрса лично для нее намного увлекательней, чем визиты Роджера или редкие посещения Осборна Хэмли. Синтия испытывала давнюю неприязнь к великому семейству, которое так много сделало для ее матери и так мало для нее самой, и которое она считала в некоторой степени причастным к тому, что так мало видела свою мать в те дни, когда была маленькой девочкой и жаждала любви, но ничего не получала. Более того, Синтия скучала по своему рабу, хотя не испытывала к Роджеру и тысячной доли того, что он испытывал к ней. Тем не менее, она находила, что не так уж неприятно иметь предметом своего внимания мужчину, которого она всецело уважала, и которого вообще уважали люди, радостного исполнителя каждого, едва произносимого желания, человека, в чьих глазах все ее слова были жемчужинами или алмазами, все ее поступки — неземной милостью, и в чьих мыслях

она царила безраздельно. У нее не было о себе скромного мнения, и все же она не была тщеславна. Она знала об этом поклонении, и когда из-за сложившихся обстоятельств она лишилась этого, ей его не доставало. Граф и графиня, лорд Холлингфорд и леди Харриет, в общем, лорды и леди, ливреи, платья, сумки, полные дичи, и пересуды дам и кавалеров во время прогулок верхом не входили для нее ни в какое сравнение с отсутствием Роджера. И, тем не менее, она не любила его. Нет, она не любила его. И Молли это знала. Каждый раз, убеждаясь в этом, она сердилась на названную сестру. Мисс Гибсон не понимала собственных чувств. Роджер не испытывал непомерного интереса к тому, какими они могли быть, пока его собственная жизнь зависела от того, что чувствует и о чем думает Синтия. Поэтому Молли с острой проницательностью читала в сердце сестры, и она знала, что Синтия не любит Роджера, Молли могла бы закричать от сожаления при мысли, что Синтия не ценит сокровище, лежавшее у ее ног, и это было бы просто бескорыстное сожаление и давняя, пылкая нежность. «Не желай луну, дорогая, я не могу достать ее». Любовь Синтии была луной, которую желал Роджер, и Молли видела, что она была далека и недостижима, но она бы протянула струны своего сердца, чтобы подарить ее Роджеру.

— Я его сестра, — говорила она себе. — Эта давняя связь не порвется, хотя он слишком увлечен Синтией, чтобы сейчас говорить об этом. Его мать называла меня «Фанни», все равно, что удочерила. Я должна ждать и наблюдать, и тогда увижу, смогу ли я что-то сделать для своего брата.

Однажды леди Харриет приехала навестить Гибсонов, или скорее миссис Гибсон, поскольку та по-прежнему ревновала всякого в Холлингфорде, кому полагалось быть в близких отношениях с великим семейством, или, по крайней мере, быть знакомым с их планами. Возможно, мистеру Гибсону было известно многое, но в силу своей профессии он был обязан сохранять тайну. За стенами дома миссис Гибсон считала мистера Престона своим соперником, и он, зная об этом, получал удовольствие, поддразнивая ее, притворяясь, что знает семейные планы и подробности дел, о которых она не ведает. В стенах дома она ревновала к привязанности леди Харриет, которую та испытывала к ее приемной дочери, и она ухитрялась чинить тайные препятствия, дабы помешать их частому общению. Эти помехи были чем-то вроде рыцарского щита из древнего предания, к которому с противоположных сторон приближались два путешественника, видя его золотую и серебряную стороны, только леди Харриет видела ровное и сверкающее желтое сияние, тогда как бедная Молли только различала тусклый и тяжелый свинец. Для леди Харриет говорилось: «Молли вышла. Она будет так огорчена, что не застала вас, но ей пришлось уйти, чтобы навестить давних подруг своей матери, которыми ей не следует пренебрегать — как я сказала ей, постоянство — это все. Думаю, это Стерн сказал: „Не покидай друга твоего и друга матери своей“. [98] Но, дорогая леди Харриет, вы ведь останетесь, пока она не вернется домой? Я знаю, как вы ее любите. На самом деле (с небольшой игривостью) я порой говорю, что вы скорее приезжаете повидаться с ней, чем с вашей бедной Клэр».

98

Миссис Гибсон приписывает собственную «цитату» Лоренсу Стерну (1713–1768), английскому писателю 18 в. В Библии. Притчи, глава 27 есть похожее изречение: «Не покидай друга твоего и друга отца твоего, и дом брата твоего не входи в день несчастья твоего: лучше сосед вблизи, чем брат вдали».

Для Молли заблаговременно говорилось:

— Сегодня утром приедет леди Харриет. Я не могу допустить, чтобы еще кто-нибудь пришел. Передай Марии, пусть говорит, что меня нет дома. Леди Харриет нужно многое мне рассказать. Дорогая леди Харриет! Я знала все ее секреты с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. Вы обе не должны показываться. Конечно, она спросит о вас из простой вежливости, но вы только помешаете нам, если войдете, как сделали на днях, — теперь обращаясь к Молли: — Мне совсем не нравится так говорить, но я посчитала, что это было очень дерзко.

— Мария сказала мне, что она спрашивала обо мне, — скромно вставила Молли.

— Право слово, очень дерзко! — продолжила миссис Гибсон, не обращая внимания на то, что ее перебили, лишь для того, чтобы усилить слова, которые Молли намеревалась поправить своим скромным замечанием.

— Думаю, на этот раз я должна обезопасить ее светлость от возможностей подобного вторжения, позаботясь о том, чтобы тебя не было дома, Молли. Тебе лучше пройтись до фермы Холли и поговорить по поводу того тернослива, который я заказала, и который никак не пришлют.

— Я пойду, — сказал Синтия, — Это слишком длительная прогулка для Молли. Она простужена, и сейчас не такая сильная, как была две недели назад. Мне нравятся длительные прогулки. Если тебе хочется избавиться от Молли, мама, отошли ее к мисс Браунинг, — они всегда рады ее видеть.

— Я никогда не говорила, что хочу избавиться от Молли, Синтия — ответила миссис Гибсон. — Ты всегда представляешь вещи в слишком преувеличенном… я бы сказала, грубом виде. Я уверена, Молли, милочка, ты могла неправильно меня понять. Это только из-за леди Харриет.

— Мне кажется, я не могу идти так далеко, до фермы Холли; папа отвез бы письмо. Синтии не нужно идти.

— Что ж! Меньше всего мне хочется отнимать у кого бы то ни было силы, я скорее никогда не увижу джема из тернослива. Полагаю, ты пойдешь и повидаешь мисс Браунинг, можешь подольше у нее задержаться — ты знаешь, ей это нравится — и спроси от моего имени, как простуда мисс Фиби. Они были подругами твоей матери, дорогая, и мне бы ни за что на свете не хотелось разрушать старую дружбу. «Постоянство превыше всего» — вот мой девиз, как ты знаешь, о памяти умерших всегда должно заботиться.

— Ну, мама, а куда я должна пойти? — спросила Синтия.

— Хотя леди Харриет не столь интересуется мной, как Молли — скорее наоборот, я бы сказала — все же она может спросить обо мне, и мне лучше убраться с дороги.

— Верно! — произнесла миссис Гибсон задумчиво, не замечая иронии в словах Синтии. — Маловероятно, что она спросит о тебе, моя дорогая; я почти уверена, что ты могла бы остаться дома или пойти на ферму Холли. Мне очень хочется тернослива. Или ты могла бы остаться здесь, в столовой, чтобы быть наготове и красиво накрыть стол, если ей вздумается остаться на ланч. Дорогая леди Харриет очень капризна! Мне бы не хотелось, чтобы она подумала, что из-за того, что она осталась, мы поменяли блюда. «Простая элегантность, — как я говорю ей, — вот та цель, к которой мы всегда стремимся». Но все же ты могла бы поставить наш лучший сервиз, собрать каких-нибудь цветов и спросить кухарку, какие из обеденных блюд она могла бы подать нам на ланч, и устроить так, чтобы все выглядело мило, экспромтом и естественно. Я думаю, тебе лучше остаться дома, Синтия, тогда днем ты смогла бы перехватить Молли по ее возвращении от мисс Браунинг, и вы вдвоем могли бы прогуляться.

— После того, как леди Харриет уйдет! Я понимаю, мама. Пойди прочь, Молли. Поспеши, иначе леди Харриет может прийти и захочет увидеть тебя, как и маму. Я буду осторожна и забуду, куда ты идешь, поэтому никто не узнает от меня, где ты, и буду отвечать, что у мамы плохая память.

— Дитя! Какую чепуху ты говоришь, ты совершенно смутила меня своей глупостью, — сказала миссис Гибсон, волнуясь и сердясь, как всегда, когда на нее набрасывались лилипутские дротики Синтии. Она обратилась за помощью к привычному для нее бесполезному возмездию — даровала немного своей благосклонности Молли, — но это ни чуть не ранило Синтию.

— Молли, дорогая, сегодня очень холодный ветер, хотя погода прекрасная. Тебе лучше надеть мою индийскую шаль, она будет так мило смотреться поверх твоего серого платья — алое на сером — не всякому я позволю ее взять, но ты так аккуратна.

— Благодарю вас, — ответила Молли, оставив миссис Гибсон в неопределенности, примет ли она ее предложение, или нет.

Леди Харриет сожалела, что не застала Молли, поскольку любила девушку. Но она была совершенно согласна с трюизмом миссис Гибсон о «постоянстве» и «старых друзьях»; она не видела больше повода говорить на эту тему, но села на низкий стульчик и поставила ноги на каминную решетку. Эта упомянутая решетка была сделана из блестящей стали, и было строго запрещено всем домочадцам и простолюдинам ставить на нее ноги; и в самом деле, поза, которую при этом принимали, считалась грубой и вульгарной.

— Вот правильно, дорогая леди Харриет! Вы не представляете, какое удовольствие для меня принимать вас у моего собственного камелька, в моем скромном доме.

— Скромном!? Право, Клэр, это несколько глупо, прошу прощения. Я не назову эту милую небольшую гостиную тем «скромным домом». Здесь полно удобств и милых вещичек, как в любой комнате подобного размера.

— Ах! Какой маленькой она, должно быть, кажется вам! Даже мне поначалу приходилось привыкать к ней.

— Что ж, возможно ваша школьная комната была больше, но я помню, какой пустой она была, всего лишь несколько столов, скамеек и циновок. Ох, в самом деле, Клэр, я вполне согласна с мамой, которая все время говорит, что вы поступили на пользу себе и мистеру Гибсону тоже! Какой любезный, хорошо образованный мужчина!