Жерар Депардье. Чрезмерный человек
Шрифт:
– Сложилась ли ваша личная жизнь?
– Все хорошо, спасибо. Я женат. У меня двое детей – мальчик и девочка. Жена была психологом. Мы счастливы. Мне нравится жить.
– А вы не боитесь… успеха?
– Нужно еще добиться полного взаимопонимания с публикой. Я никогда не стану потребительским продуктом. Я никогда не буду подстраиваться под публику. Предпочитаю опьянение не от восторгов толпы, а от шампанского.
– В некотором смысле, вашей актерской школой была сама жизнь, ваша жизнь.
– Конечно.
Насилие не имеет ничего общего с дракой, даже уличной. Настоящее насилие всегда расчетливо. Это война, например, на Ближнем Востоке.
– Как-то вы обмолвились, что предпочитаете кино театр…
– Да, ибо это – единственный способ перезарядить мои батареи. В театре ты «отрываешься от земли», если испытываешь вдохновение. Я предпочитаю театр еще и потому, что до сих пор не встречал в кино людей калибра Клода Режи. Есть там Маргарита Дюрас, с ней всегда связана игра, не игра ума, а человеческая игра, земная игра. В театре я познакомился с такими фантастическими людьми, как Мишель Серро, Мишель Лонсдэйл. Они многому меня научили.
В театре, как и в кино, я не признаю лукавства. Вот Брандо фальшивит, в его игре чувствуются прожитые в искусстве годы. Я не терплю это. Нужно жить ролью. Нужно просто жить в ней, как Жанна Моро. Нужно радоваться своей роли, любить ее. Слишком большое злоупотребление техникой опасно. Это, вроде Дали в живописи. Как актер, я предпочитаю не прибегать к таким средствам.
Вопрос. – В ваших ответах на вопросы часто встречается слово «любить».
Депардье. – Это верно. Я люблю многих – детей и стариков (потому что одни не связаны пока с нынешним временем, а другие – больше не связаны с ним), люблю провоцировать (чтобы подталкивать людей к миру, к единству), люблю землю, камни, тепло (когда гудрон пристает к колесам велосипеда). Люблю все, что растет на земле.
– Вам случается скучать?
– Если я с кем-нибудь скучаю, то бросаюсь в работу. А когда работаю, то мне не до любви.
– Есть ли у вас мечта?
– Мне бы хотелось жить, как персонажу научной фантастики, вне законов, земной религии…
– Вы чего-нибудь боитесь в жизни?
– Я боюсь того, что сам не знаю в себе… Как-то на меня наставили пистолет, и мне это даже понравилось. Вместе с чувством страха, опасности я ощутил бешеный прилив адреналина…
– Расскажите о своем детстве, которое, как говорят, было полно приключений. Наверняка оно повлияло на ваше творчество…
– Когда я был маленьким, то хотел произвести на людей
Когда мне было 14 лет, я продавал в окрестностях Мё мыло. Я зарабатывал ровно столько, чтобы оплачивать свою комнату в отеле и платить за еду. Тогда-то я понял, что бизнесмен из меня никудышный. Помню, как-то я оказался в деревне, где старался всучить крестьянам мыло. Пошел сильный дождь, и я решил укрыться в садовом сарае на окраине. Там я увидел женщину с целой оравой детей. Она рассказала мне, что муж ее погиб в Алжире, что ей трудно одной прокормить семью… Женщина была так красива и так несчастна. В общем, я отдал ей все мыло бесплатно.
В другой раз я зашел в домик к пожилым супругам, он был бывшим легионером. Они приняли меня, как своего ребенка. Меня смутило, с каким теплом меня встретили. Оказалось, что я похож на их единственного сына, который умер в моем возрасте… Не мог же я взять с них деньги!
Когда Маргарита Дюрас предложила мне роль коммивояжера в «Натали Гранже», я вспомнил об этих случаях. А потом отбросил это воспоминание, чтобы целиком выложиться в роли. Но мой опыт коммивояжера мне несомненно помог.
В юности мне приходилось сталкиваться с разными типами. Я общался с проститутками, уголовниками, шпаной. В Мё я торговал мылом вместе с каким-то одноруким бомжем, а также с другим типом, бывшим массажистом, настоящим психом, к тому же «голубым». Все это помогло мне в создании образов разных подонков в кино.
– В фильме Горетты «Не такой уж злой» вас, похоже, не оставил равнодушным ваш герой Пьер.
– В этом персонаже все удивительно связано с его детством. Оттуда в нем осталась некоторая червоточина. Если бы Пьер был законченным негодяем, или совершенным человеком, фильм не получился бы таким сильным! Но он злодей и одновременно жертва (администрации, законов, власти, денег). Вот это как раз больше всего и волнует. Фильм рассказывает о вымышленных вещах, но он использует подлинные факты. Как бы я стал действовать, попади в аналогичную ситуацию? Мне кажется, что реакция неизменно связана с воображением, когда выбираешь наиболее верное решение. Пьер решает прибегнуть к ограблениям. Но это подобно тому, как в детстве играешь в ковбоев и индейцев, в полицейских и воров, или когда притворяешься мертвым. Это все та же игра, все та же радость, все та же невинность. Я приближаю к себе моих героев не в зависимости от того, что они делают, а от того, что они могли бы сделать, сделать еще.
В тот момент, когда что-либо происходит, вы не можете быть судьей. И все равно идете к цели, даже если это так не кажется. Такого рода безотчетность помогает нам.
– Вы снимались с Марлен Жобер. Говорят, у нее тяжелый характер?
– Любой идеал может убить досужий слух. Скажем, о Марлен я слышал вещи, которые меня смущали. И это влияло на нее. Она не очень любила себя. Когда занимаешься актерской профессией, живешь очень быстро. За одну неделю приходится пережить вместе то, что при других обстоятельствах потребовало бы два года. Но с Марлен все стало предельно ясно и просто. Мы взаимно приручали друг друга. Мы здорово забавлялись!