Жернова Победы: Антиблокада. Дробь! Не наблюдать!. Гнилое дерево
Шрифт:
– Стой, кто идет! Пароль!
Вышли!
– Максим! Здравствуй! Потери большие?
– Привет, Саша! Огромные! Тридцать один человек.
– Двадцать три, Максим. Пятеро в первой бригаде у Литвинова, девчонки во второй. Возможности отдохнуть нет. У меня обоз уходит на ту сторону. Уходите вместе с ним. Командование передало благодарность: двадцать две тысячи тонн бензина, шестьдесят шесть «юнкерсов» сожжено на аэродроме. Будешь в наших краях, заглядывай, Максим! Всегда будем рады!
Про себя подумал: «Будете у нас на Колыме…»
– В общем, так, капитан! Приказано оставить четырех радисток и четыре станции у меня, остальным выходить вместе с обозом. Заодно избавишь меня от его охраны. Начальник обоза Игнатьев, он постоянно
Как единственная девушка в роте все восемь суток Женечка Артемьева ехала в розвальнях вместе со мной и Игнатьевым. Спала со мной под одним полушубком. Смешно морщила носик, когда ее будили. Разговаривала со мной во сне. Самое смешное случилось после выхода. Уже в Родочах она пришла доложить об обмороженных. Я принял доклад, а потом приобнял ее, спросив, почему она такая серьезная. Она скинула мою руку и совершенно серьезным голосом заявила:
– Товарищ капитан! Так себя ведут с совершенно близким человеком. Я повода для такой фамильярности не давала! Хотите, чтобы я стала вашей женой? Я – согласна. А в ППЖ я не гожусь! Этого не будет! – и подобрала нижнюю губу.
Я смотрел на нее и понимал, что от моего ответа сейчас зависит все.
– А сельсовет открыт?
Женя покраснела до ушей. Ответа у нее не было.
– Вы – согласны?
– Ищи председателя.
– Хорошо, сейчас найду. – Она повернулась к выходу.
– Постой, Женя, мне помнится, что ты говорила что-то о каком-то любимом тобой человеке, из-за которого ты отказала Косте.
– Говорила! – ответила она, повернув голову. – Есть такой! И он только что согласился стать моим мужем. Пошла искать председателя, а то вдруг передумает! Ищите свидетелей, товарищ капитан! – улыбнулась она.
Сельсовет был открыт, но председателя не было, его жена через полчаса задала мне сакраментальный вопрос: хочу ли я взять в жены гражданку Артемьеву, Евгению Николаевну. Объяснять что-то пожилой женщине, только что заметившей, что последнее время она регистрирует только смерти, поэтому долго искавшей бланк свидетельства о браке, было довольно глупо. Я посмотрел на Женечку и увидел, как она напряглась. Мой личный опыт в браке был довольно неудачным: мы развелись с бывшей спустя три года. Больше на эти эксперименты я не шел. Но это было в другом мире, где совместить службу в ГРУ с нормальными условиями жизни жены было невозможно. В конце концов она уехала домой, в Питер, а я уехал «за речку». В этой жизни человек не согласился оставаться в относительной безопасности и уюте, предпочел пойти вместе до конца. И я ответил: «Да!» Вместо того чтобы поцеловаться, Женечка уткнулась мне в плечо и заплакала.
– Женечка, ты что?
– Я до последнего момента была уверена, что что-нибудь произойдет, и это останется только в моих мечтах. Ты же никогда не обращал на меня внимания.
– Я не мог злоупотреблять своим служебным положением.
– Дурачок! Всю меня измучил!
На свадьбе, которую замутили наши и сельские, занимался самым глупым для жениха делом: рассматривал невесту. Она права, я – невнимательный. Рослая, где-то 176–178 – это очень высокая по местным меркам. Несмотря на то что у нее на ногах обычные офицерские хромовые сапоги, почти без каблуков, она на голову или больше выше всех женщин в Родочах. Для меня это нормально, я из другого времени, у нас женщины выше. Здесь средний рост чуть больше 155. Мужиков таких тоже не много: средний рост где-то 168–170. У нас в роте довольно много высоких и крупных парней, но сюда их отбирают. Волосы русые, прямые. Лицо крупное, характерное для жительниц Псковской и Новгородской областей. Пробор посередине превращает лицо в правильный овал. Правильный ровный и красивый нос, и довольно крупные, чуть припухшие губы. Крупные голубые глаза с длинными ресницами. Очень длинные ноги и длинные тонкие пальцы на руках. Они запомнились еще тогда, когда она делала перевязки. Прикосновения были мягкими и осторожными. Боль старалась не причинять. Отмачивала присохшие повязки перекисью. Слегка округлый подбородок. Остальное скрыто х/б, и мало чего можно разглядеть. Только, что бюст довольно большой. Взгляд слегка влажный, теплый, выражение глаз доброе. Наметилась и первая проблема: жить нам негде. Рота живет в церкви. Для «девочек» занавесили несколько коек с правой стороны. Радисты заняли единственную келью. «Начальство», семь человек, живет за занавесками слева. Остальные спят на двухъярусных койках, стоящих в четыре ряда, повзводно. На входе – тумбочка дневального и несколько тумбочек для сапожных щеток и ваксы. Запах стоит соответствующий. Свадьбу мы справляли в «клубе», бывшем коровнике, куда из церкви перетащили кинопроектор. Там жена Ивана «Стакановича», вечно пьяного председателя колхоза, обратила его внимание на то обстоятельство, что спать молодым негде. Он промычал что-то несуразное, что его жена перевела на русский язык:
– Я сейчас пришлю сани, пусть ваши люди выгрузят из дома за церковью весь архив и помогут разгрузить его в кладовую клуба. Дом маленький, там наш поп жил, пока в Эстонию не сбежал. Он холостой был, поэтому не строился. Дом много лет не отапливался, придется несколько дней его протапливать, потом можно будет жить.
Я взглянул на Евгению и получил утверждающий кивок, после этого сказал, что все сделают. Старшина, который сидел недалеко и прислушивался к разговору, тут же взял Настасью Андреевну в оборот, и через некоторое время мы услышали шум разгрузки на входе в клуб. Когда еда и питье кончились, гости начали расползаться по домам, мы вышли из «клуба» и двинулись в сторону центра села. Зашли в поповский домик. Там было дымно, сильно пахло плесенью и бумажками. Внутри сидел Павлик Андреев и шурудил кочергой в печке.
– Дымит пока, товарищ капитан. Плохо разгорается, хотя трубу я дважды чистил. Так что сегодня никак!
Чуть привстав на цыпочки, к моему уху потянулась Женя:
– Максимушка, а нас могут отпустить в Ленинград сегодня? «Кукушки» бегают каждый час из Вишеры.
– Тебя отпустить нет вопроса: хоть сейчас заполню увольнительную и пропуск. Что касается меня, то надо звонить Евстигнееву.
– Позвони!
Мы зашли в расположение, и я связался с Петром Петровичем. Он хохотнул над причиной:
– Что? Охомутали? Поздравляю! Да, сутки даю! Завтра в это же время на связь!
Ротная машина отвезла нас в Малую Вишеру, оттуда ходила «кукушка» в Питер. Вначале ехали, прижатые к друг другу в тамбуре. В вагоне было тесно и очень много народа. Было не поговорить. На меня смотрели глаза влюбленной женщины, которую я толком не знал, ее тонкие пальцы беспокойно трогали мою руку. Но переброситься словом по делу не удавалось.
Потом послышалось:
– «Иволга»! Это ты, капитан? Давай сюда!
– Я не один!
– Что-то мы твоих не видим! Где Костя!
Ехала 111-я дивизия. Просили показать Костю Любимова.
– Нет его, мужики.
– Капитан! Пробивайся сюда! И своих тащи! Всем места хватит!
Мы начали расталкивать бойцов. Не всем это нравилось, но место все-таки уступали. Сто одиннадцатая дивизия пользовалась уважением. Нам ребята уступили место.
– А это кто?
– Санос роты и моя жена.
– Поздравляем, товарищ капитан! Что с Костей?
– Погиб три недели назад под Лугой.
Мужики налили из фляжек поминальную.
– Хороший мужик был, товарищ капитан.
Они вышли в Любани, а мы поехали дальше. Женя не выпускала из рук мою ладонь. Через два часа выскочили на 5-м километре. Прошли через КПП, документы разведупра фронта там «играют»: комендатура встает по стойке смирно при виде таких документов. Пропустили нас быстро.
– Максим! Можно пешком, можно подождать попутку. Тут километров семь. Я живу на Международном.
– Не семь, а пять, пошли пешком, до комендантского еще полтора часа.