Жернова. 1918–1953. Книга одиннадцатая. За огненным валом
Шрифт:
Прошло пять секунд…
Дудник чувствовал бег секунд всем своим существом. Раньше не замечал часов, дней, лет, только одни верстовые столбы, возле которых происходили резкие повороты в его судьбе, а тут – секунды. За эти секунды перед его внутренним взором пролетали видения из его прошлой, большей частью позабытой им жизни. Промелькнуло лицо Мартемьянова – как ложится на него печать смерти.
И вдруг пришло.
На какую-то долю секунды перед широко распахнутыми глазами Артемия возник росный луг, подернутый пеленой тумана, лоснящиеся спины коров, красное солнце, катящееся по зубчатому частоколу елового леса… и он сам, Артемка Дудник, пастушок из маленькой рязанской деревушки, бредущий по росной траве вслед за коровами…
Сердце сжалось от боли и тоски, глаза наполнились горячими слезами…
Семь секунд истекло…
Взрыва гранат бывший подполковник Артемий Дудник, проживший много всяких жизней, да так и не сумевший понять, какая из них была настоящая, не услыхал. Что-то огромное и тупое ударило его в грудь и сразу же швырнуло в черноту – и он за какие-то мгновения в этой черноте растворился. Весь, без остатка.
Лишь синица запищала и заметалась среди елок, да фельдшер с бабьим лицом, перевязывавший очередного раненого, услыхав близкий хлопок гранаты в той стороне, куда ушел маленький солдатик, в тревоге поднял голову.
Глава 19
Генерал Валецкий, наблюдая за боем в стереотрубу, пребывал в полнейшей нерешительности: хотя штурмовики легко рассекли немецкую оборону, а вторая волна наступающих захватила немецкие позиции на значительную глубину и расширила прорыв, однако с каждой минутой как слева, так и справа от узкого коридора оживали все новые и новые огневые точки, которые своим огнем прошивали этот коридор, и казалось, что ничто живое не может в нем уцелеть. Бросать в это пекло свежие силы, втягиваться в длительный и бессмысленный бой накануне большого наступления чревато непредсказуемыми последствиями. Валецкий вспомнил тяжелый, не знающий сомнений и снисхождения взгляд маршала Жукова и поежился под толстой генеральской шинелью. Однако и отдавать на истребление ушедшую далеко вперед роту штурмовиков тоже нельзя. И не потому, что жалко людей: они свою гибель оправдают полностью, а потому, что вот эти вот офицеры, столпившиеся за его спиной на КП дивизии, не поймут и не простят ему этой жертвы, хотя, выручая роту, придется, быть может, положить на этом поле не меньше батальона.
Валецкий медлил, как медлил всегда в решительную минуту. В конце концов, думалось ему, он здесь только затем, чтобы понаблюдать за ходом атаки и сделать выводы на будущее. Правда, операция замыслена им, и в самом начале он вмешивался в распоряжения командира дивизии, так что сейчас все ждут, что он и дальше станет командовать этой операцией, доведя ее до логического завершения. Но он, Валецкий, командует армией, а не дивизией, и давно вырос из полковничьей шинели. Чего-чего, а оправдывать свое малодушие генерал умел.
Оторвавшись от окуляров стереотрубы, он обернулся к полковнику Клименко, грузному человеку лет пятидесяти, видимо, из запасников, произнес:
– Александр Владимирович…
Клименко шагнул к генералу.
– Командуйте, голубчик, командуйте.
– Прикажете ввести в бой танки?
– Только в крайнем случае. Вы же видите, что там творится. А танки нам еще пригодятся. Да и развернуться им негде. – Валецкий отошел от стереотрубы и заговорил громче, чтобы слышали все штабные офицеры: – Во всяком случае, эта операция позволила нам выявить систему обороны противника, которая, судя по всему, в тактической глубине базируется на отдельные укрепленные пункты, связанные друг с другом взаимоперекрещивающимся огнем. Отсюда задача на будущее: огнем парализовать эти очаги сопротивления, а главными силами прорываться между ними, не задерживаясь на их уничтожение. Так что жертвы сегодняшнего боя позволят нам сохранить многих солдат в предстоящих боях.
Конец ознакомительного фрагмента.