Жертва Киднеппинга
Шрифт:
Глазам Рашида потребовалось несколько секунд, чтобы привыкнуть к темному интерьеру здания. Тяжелый, слишком сладкий запах цветов заполнил его ноздри. Втроем они прошли через арку справа, повернули налево и направились в дальний конец длинной комнаты, бесшумно ступая по толстому ковру, покрывавшему пол. Это была узкая, но очень длинная комната, - в сущности, коридор, проходивший по всей длине здания.
У дальней стены комнаты стоял низкий стол с четырьмя ножками на резиновых колесиках. На столе лежало нечто, покрытое белой тканью, свисавшей по краям к полу.
Полицейские остановились. Сафар отпустил левую руку Рашида и заговорил впервые с того момента, как они выбрались из машины:
– Вот оно, убийца. Скажи-ка нам об этом.
Рашид смотрел на стол, на обрисованную белым форму, но краем глаза заметил, с какой злобой пялится на него Сафар.
И комната, и то, что лежало перед ними, и полицейские - все казалось ему нереальным. Походило это на чередование кадров во сне, на слайды, когда все крутится и вертится, на мгновение приобретает некий смысл и снова растворяется в тумане.
Рашид едва расслышал в этом тумане слова одного из полицейских:
– Давай-ка взглянем, убийца.
И все трое сделали еще несколько шагов, отделявших их от белой формы. Она, казалось, росла перед глазами Рашида, в то время как все остальное сохраняло свои размеры. Она была несоразмерна со всем остальным в комнате, но Рашид уже знал, что под тканью скрывается тело, которое на его глазах вырастало, увеличивалось в объеме, хоть он и понимал, что это всего лишь игра воображения. Одновременно его всего больше и больше наполнял страх: он не только знал, что перед ним, но и кого он сейчас увидит.
Они остановились сбоку от стола. Кабабов обошел его с другой стороны и взялся обеими руками за ткань, покрывавшую все тело. Сафар остался рядом с Рашидом, сжимая обеими руками его левое предплечье и удерживая его в нескольких дюймах от стола.
Неспешным движением Кабабов стянул простыню до середины лежавшей на столе фигуры.
Рашид отвернулся, боясь взглянуть на тело, на лицо, незряче пялившееся в потолок, но все же успел увидеть в тусклом свете, что это было бледное лицо, и только.
Сафар прохрипел:
– Взгляни, убийца! Смотри!
Рашид никак не мог заставить себя повернуть голову, пытался взять себя в руки и все же опасался шока от вида холодного тела.
Потерявший терпение Сафар негромко выматерился и внезапно завернул руку Рашида за спину. Удерживая ее левой рукой, правой он надавил на затылок Рашида и пригнул его голову так, что его лицо почти коснулось лица трупа.
Зрачки Рашида расширились, когда он вытаращился на мертвое лицо в сантиметре от своего собственного. Ему не удавалось разглядеть ничего, кроме смазанных, неясных черт, плывущих перед глазами. Лицо оказалось так близко, что и не походило вовсе на лицо, а являло собой невообразимую коллекцию углублений и мертвенно-бледных, словно вылепленных из замазки выпуклостей, никак не связанных между собой. Почти не реагируя на боль, пронзающую вывернутую руку, Рашид почувствовал, как другая рука Сафара захватила воротник его пиджака и медленно оттянула его голову вверх и в сторону от этой фантастической штуки перед его глазами.
По мере постепенного удаления от нее бесформенная маска перестала расплываться и начала приобретать некую форму и рисунок. Отдельные черты образовали целое и стали превращаться в лицо, которое через мгновение Рашид несомненно узнает...
Глава 4
Неспешная подготовка к убийству началась за два дня до него - в понедельник вечером. В тот момент, когда Рашид Гатыгов в своем магазине для охотников в Ахмедлах объяснял покупателю достоинства дробовика, в центре Баку, в ресторане "Шуша" Омар Бармагов обдумывал различные детали планируемого убийства.
В своем кабинете над клубом "Хазар" Омар Бармагов аккуратно подтянул вверх штанины, чтобы предохранить тщательно отутюженные складки, и грациозно опустился во вращающееся кресло за треугольным письменным столом. В сидячем положении его тело как бы застыло, словно ему было чуждо всякое движение.
Он был красивым убийцей.
Он обладал несколько изнеженной красотой, присущей некоторым киноактерам, хотя в нем и не было ничего женоподобного. Рост 185 см, хорошо сложенный, не только мужественный на вид, но и весьма крепкий на деле, что могли бы подтвердить многочисленные красотки. Его улыбка - ровные белоснежные зубы и полные губы - была обворожительной и заразительной, лицо - открытым, честным. Короче, Омар Бармагов являл собой живое доказательство утверждения: убийцы не обязательно выглядят таковыми.
А он таки был убийцей. Едва отпраздновав свой двадцать первый день рождения, он убил человека в пьяной драке, свидетелей которой не оказалось. На него не пало даже малейшего подозрения. В тридцать девять он спланировал и лично - хладнокровно, бесстрастно - осуществил убийство шантажиста, безрассудно покусившегося на его "сладкую жизнь".
К тому времени он уже наладил многочисленные контакты в странах СНГ и обладал не только внушительным состоянием, но и значительным влиянием.
Не занимая никакого официального поста, он участвовал во многих муниципальных и иных избирательных кампаниях, практически неизменно поддерживая кандидатов-победителей. Его заподозрили во втором убийстве, но дело так и не дошло до суда. Потраченные же им вскоре после убийства тридцать тысяч долларов он рассматривал как неизбежную плату за "сладкую жизнь".
Эту сумму он мысленно зарегистрировал как "издержки" и вскоре забыл о ней. Сейчас ему было сорок четыре, седина едва тронула его гладкие каштановые волосы.
Из массивного золотого портсигара на столе он взял сигарету и прикурил ее от золотой зажигалки. Ему нравилось золото. Медленно повернув голову, он заговорил с невысоким мужчиной, молча сидевшим справа от письменного стола.
– Ты знаешь, что делать, поганец. Так сделай это.
Маленький человечек лет пятидесяти, с блестящей лысой головой и искривленным носом поднялся, кивнул и неслышно вышел из кабинета. Не сказав ни слова, он аккуратно притворил за собой дверь.
Омар Бармагов откинулся на спинку вращающегося кресла, переплел на плоском животе тщательно наманикюренные пальцы и замер. Колесо запущено - он был страшно доволен собой.