Жертва судебной ошибки
Шрифт:
— Я знал, милая, что найду вас в саду, я хотел… — обратился он к жене, но, заметив Анатоля, который из скромности держался поодаль от Дианы, г-н де Бопертюи удивился и взглянул на нее вопросительно.
— Г-н Дюкормье, новый секретарь отца. Г-н де Бопертюи, — представила Диана.
Анатоль почтительно поклонился, а герцог сказал жене:
— Как! У князя новый секретарь? А я не знал.
— Ничего нет удивительного, — улыбнулась Диана, — кажется, уже три дня, как вы не выходили из своей комнаты: даже вчера не вышли, хотя это приемный день моей матери.
— Ах, милая! Но если б вы видели, — отвечал герцог, закатывая глаза от восторга, — этих Pamphylocromoresinum! Это что-то неслыханное, невероятное.
— Я не знаю, о ком и о чем вы говорите.
— Я говорю о тех жуках, о самках и самцах, что я получил из Алжира. Это Pamphylocromoresinum самой редкой породы. А вы, милостивый государь, сколько-нибудь знакомы с естественной историей?
— Очень немного, герцог.
— Но все же знаете настолько, чтобы интересоваться явлениями природы?
— Конечно, герцог. Ничего нет интереснее естественных наук, даже для такого малосведущего, как я.
— И прекрасно! — обрадовался маленький человечек. — Я не перестаю повторять г-же де Бопертюи, что можно интересоваться явлениями природы, не бывши ученым. Да, милая. И вот я только что собирался сообщить вам необыкновенно интересное наблюдение, — прибавил герцог с самонадеянным, торжествующим видом. — Знаете ли, какие нравы у Pamphy-locromoresinum? Я наблюдал их целых три дня, но, чтобы вы лучше поняли, мне надо ухватиться за сук… Как бы най-ти покрепче!
И герцог с деловым видом стал отыскивать сук, но Диану ни капли не интересовала предстоящая пантомима, и она сказала:
— Извините, герцог, вы знаете, я не охотница до естественной истории. Не сомневаюсь, что г-ну Дюкормье любопытно послушать вас.
— Но, милая, позвольте мне только вам представить…
— Пожалуйста, оставьте меня в покое, избавьте от подобного представления, — сказала Диана, уходя.
Анатоль остался жертвой безжалостного любителя жуков. Герцог принялся рассказывать ему свои наблюдения над их семейной жизнью; наблюдения были до того смешны, нелепы и странны, что Анатоль прекрасно понял, почему Диана не желала интересоваться необыкновенными физиологическими открытиями своего супруга.
К счастью, минут через десять пришел князь де Морсен с одним из приятелей и избавил Анатоля от герцога.
— Г-н Дюкормье, — сказал князь, — я отправляюсь в Палату пэров. Приготовьте мне письма; когда вернусь, я их посмотрю. Вы не забудете известного поручения? — прибавил он многозначительно.
— Нет, князь. Я сейчас займусь им.
— Вы мне дадите отчет, как только я вернусь из Палаты.
Анатоль поклонился и поспешил уйти, радуясь, что избавился от ученых откровенностей герцога де Бопертюи.
Герцог сейчас же сказал князю:
— Милый тесть, мне надо поделиться с вами любопытными наблюдениями…
— Любезный герцог, — отвечал князь, испугавшись ученых сообщений зятя, — к несчастью, у меня нет ни минуты свободной, а то бы я сильно побранил вас. Вы одичали; вот уже три дня вас не видать совсем. Ради Бога, станьте общительней, бросьте насекомых и обратите внимание на людей.
И князь удалился. Герцог пожал с состраданием плечами и пошел к своим милым жукам. Дюкормье же отправился к Марии Фово.
XXVIII
В магазине Дюкормье застал Жозефа одного за конторкой. Жозеф смутился и казался очень недовольным приходом друга. Анатоля поразил такой холодный прием, но он сделал вид, что не замечает, дружески протянул Жозефу руку и сказал:
— Здравствуй, мой друг. Как здоровье твоей жены?
— Жена у своей матери, — ответил сухо Жозеф и не взял протянутой руки.
— Что с тобой? Ты странным образом принимаешь меня.
— Потому что не умею притворяться.
— В чем притворяться?
— Слушай, Анатоль, я не так умен, как ты, но у меня есть здравый смысл и он говорит мне, что ты нехорошо поступаешь и для себя, и для друзей. Но я еще не совсем тебя разлюбил, и поэтому мне неприятно видеть тебя.
— Ты меня удивляешь. Откуда такая перемена? Скажи откровенно, может быть, я как-нибудь обидел тебя? Но я не знаю — чем.
— О, ты обижаешь друзей и отлично знаешь, чем обижаешь.
— Каким образом? Когда?
— Позавчера я обедал у Бонакэ. Тебя ждали весь вечер. Мы все радовались, что ты решил переменить жизнь. Жером нам рассказал, как ты дал честное слово поселиться возле него. И ты не сдержал слова. Твой образ жизни приведет тебя к очень плохому. Конечно, ты свободен делать, как хочешь, но и твои истинные друзья свободны избегать тебя, раз не могут заставить тебя жить иначе.
— Милый ты мой Жозеф, твои слова не обижают меня; они доказывают расположение, и я стою его. Знаешь ли ты, почему я не сдержал слова перед Жеромом?
— Не все ли равно — почему? Ты солгал, и это очень дурно. Жером огорчился до слез.
— Нет, не все равно — почему, и в особенности для тебя. Если я солгал, как ты выражаешься, то в твоих же интересах.
— В моих интересах?
— Да, так как дело касается самого для тебя дорогого на свете. Слышишь, Жозеф: самого дорогого!
— Не знаю, Анатоль, что ты хочешь сказать. Самое дорогое для меня на свете… Что же такое? Мария!
— Ты прав, думая так, мой друг. Твоя жена — сокровище, а сокровища…
— Ну, кончай же! Что сокровища?
— Порождают завистников.
— Завистников? Как? Завистников? — повторял Фово с возрастающим удивлением.
— Увы, мой друг, это так.
— Постой, Анатоль. Я не знаю, что ты хочешь сказать. Если ты шутишь, то предупреждаю, что даже от тебя не потерплю подобной шутки. Я уважаю Марию не меньше, чем люблю ее. И если бы ты имел несчастье…
— Жозеф! Ты меня не понимаешь. Посмотри на меня: разве я шучу?