Жертва судебной ошибки
Шрифт:
— Муж! — вскричала княгиня де Морсен, точно пораженная громом. — Как! Этот доктор! И она осмелилась!..
Княгиня не могла продолжать, она задыхалась, а Сен-Мерри сказал:
— На этот раз, любезный Мольдан, вы бредите! Черт возьми! Она еще не совсем сошла с ума и не окончательно потеряла стыд, чтобы притащить сюда своего доктора!
— А я вам повторю, что этот господин с ней. Я слышал, как он сказал: «Мой друг, дайте мне вашу накидку». Уж больше я не мог сомневаться в неслыханной дерзости и побежал предупредить княгиню, что готовится огромный скандал.
Раздались опять восклицания:
— Следует всем сразу уехать!
— Нет, это было бы слишком!
— Надо повернуться спиной, если эта бесстыдная осмелится заговорить с нами!
— И сейчас же встать, если она сядет.
— А ее доктору сказать, что ему здесь не место!
— Можно с ума сойти! — вскричала княгиня. — Они войдут сию минуту. Мсье де Сен-Мерри, помогите же мне! Советуйте: что делать, что предпринять? Боже мой! Боже мой! Я убита!
— Остается одно, дорогая княгиня: велите лакеям вытолкать этого господина в шею, — сказал Сен-Мерри, пряча подбородок в галстук и проводя рукой по жидким волосам, которые от алжирской воды были черны, как вороново крыло.
— Очевидно, надо вытолкать этого урода, — сказало несколько голосов.
— Если только княгиня не прикажет им обоим выйти вон сию же минуту.
— Пожалуй, так будет благородней.
— Благородней! Полноте, стоит ли соблюдать благородство с бесстыдными людьми?
— Как вы думаете, герцогиня? — спросил кто-то из наиболее оскорбленных, обращаясь к Диане.
Но странная вещь: герцогиня, так неумолимо осуждавшая недостойный поступок маркизы, вчера первая подавшая мысль разослать известные уведомления, теперь, казалось, совершенно не разделяла всеобщего возмущения. Она была задумчива, почти грустна и холодно отвечала рассвирепевшему господину:
— Все это происходит у моей матери, а не у меня; она и должна решить, что делать.
Княгиня слышала слова дочери и, удивленная ее равнодушием, заметила:
— Я вас не понимаю, моя милая. Что из того, что это безобразие происходит у меня, разве бесчестие не одинаково касается всего нашего дома? Не вы ли в справедливом негодовании предложили разослать всем письма?
— Справедливом… — сказала Диана со странной улыбкой, — может быть…
— Как! Что это значит?
— Княгиня, — сказал кто-то, — они сию минуту придут сюда, надо, по крайней мере, предупредить князя.
— Правда. Где князь? Надо поскорей: ведь только взойти по лестнице и пройти галерею — и они здесь.
Это был тот момент, когда князь вышел из гостиной, оставив Дюкормье. Невероятная новость о прибытии бывшей маркизы со своим доктором со скоростью молнии облетела гостиные, и они мигом опустели: все гости столпились в большом зале вокруг княгини де Морсен. Князь с трудом пробирался через толпу, чтобы подойти к жене, как вдруг пронесся негодующий шепот: «Вот они! Вот они!», и вслед за этим наступило глубокое молчание.
Жером с женой, поднявшись по большой лестнице, вошли в первую залу, потом в длинную, ярко освещенную картинную галерею, которая вела в гостиную, куда собралось все общество. И зала и галерея были пусты, и чем ближе подходили супруги Бонакэ к гостиной княгини, тем яснее видели устремленные на них враждебные взгляды неподвижной, немой толпы. На их месте многие из самых храбрых людей, не отступающих перед материальной опасностью, поскорей бы убежали от подобного приема.
Доктор, одетый вполне корректно, был спокоен, уверен в себе, как человек, заранее обдумавший, на что он идет в трудных обстоятельствах. На Элиозе было простое черное бархатное платье с короткими рукавами и белые перчатки, до половины скрывавшие ее красивые руки; две пунцовые камелии украшали ее черные волосы; в руке она держала букет. Молодая женщина шла так же спокойно и с такою же свободной грацией, как и прежде, когда она входила в эту самую гостиную в качестве знатной дамы. На спокойном лице не замечалось вызова; всегда была только решимость исполнить то, чего требовало ее достоинство, достоинство ее мужа. Анатоль также находился в числе зрителей подготовлявшейся сцены. Хотя он знал, что доктор решил сделать визит де Морсенам, но теперь не верил своим глазам. Подобная смелость казалась ему тем более опасной, что по разговорам окружающих он судил о приеме, какой ждет доктора и его жену.
Анатоль чувствовал себя невыносимо неловко, но в первую минуту истинное расположение к другу детства подсказало ему, что надо пробраться вперед, чтобы Бонакэ увидал хоть одно дружелюбное лицо среди враждебной, холодной толпы. Однако себялюбивая, низкая трусость удержала Дюкормье. Признаться в знакомстве с Бонакэ значило разделить с ним смешное положение, быть раздавленным общим презрением; защитить его от оскорбления, все равно, что быть выгнанным в ту же минуту из отеля де Морсен. А Дюкормье, по многим причинам, дорожил новым положением. Но он ясно сознавал низость своего поведения и отодвинулся подальше, даже наклонил голову, боясь, как бы Бонакэ не заметил его по высокому росту. Уйти он не мог: его удерживало любопытство и невольное участие к положению друга.
Князь, княгиня, Сен-Мерри и г-жа де Роберсак поспешно советовались в то время, когда супруги Бонакэ шли по галерее. Когда они были уже совсем у колонн, отделявших галерею от гостиной, князь де Морсен вышел вперед и стал у входа в гостиную, как бы для того, чтобы не пустить дальше незваных гостей.
XXVI
Увидав это, Бонакэ с женой обменялись улыбкой и спокойно подошли к князю. Князь загородил дорогу доктору и среди глубокой, почти торжественной тишины произнес ледяным высокомерным тоном:
— Милостивый государь, куда вы? Кто вы такой?
— Жером Бонакэ, доктор медицины, — ответил Бонакэ просто, глядя пристально на князя.
— Вы ошиблись домом, милостивый государь, и не туда зашли. Здесь нет больных, и доктора не звали.
Спокойствие Бонакэ бесило князя, и он побагровел, говоря это.
— А мне кажется, милостивый государь, что вы нездоровы, — ответил Бонакэ с невозмутимым хладнокровием. — Лицо у вас горит, глаза возбужденные. Вы страдаете полнокровием, и пульс, вероятно, девяносто в минуту. Но позвольте спросить, с кем имею честь говорить?
Де Морсен задохнулся при этом насмешливом ответе, а Элоиза, точно в собственной гостиной, указывая глазами на князя, громко сказала мужу:
— Мой друг, позвольте вам представить: г-н де Морсен, мой двоюродный брат и представитель нашей семьи.
И, пользуясь остолбенением князя, они прошли мимо него прямо к княгине.
— Теперь, если желаете, мой друг, — сказала Элоиза все так же громко, — я вас представлю г-же де Морсен.
Княгиня стояла рядом с г-жой де Роберсак, сзади нее Сен-Мерри, немного подальше остальное общество полукругом.