Жертва. Путь к пыльной смерти. Дверь между…
Шрифт:
— А я вообще не люблю женщин.
— А как насчет мужчин?
— Я ненавижу мужчин.
Скотт присвистнул. Он развалился на траве, подложив ладони под голову.
— Нервничаете?
— Иногда.
— Зуд в ногах, хочется дать кому-нибудь хороший пинок?
— Но почему?..
— Детский крик вдруг стал действовать на нервы?
— Я не говорила…
— Видите сны, которых потом стыдитесь? Можете не отвечать. Я сам все знаю.
— Но я никогда ничего подобного не говорила.
— Мечтаете о кинозвездах? О Говарде, Кларке Гейбле?
— Доктор Скотт!
—
Ева была так удивлена, что не удержалась и крикнула:
— Откуда вы?..
Но тут же прикусила губы. Ей вдруг стало стыдно, как будто ее раздели донага. «Как можно выходить замуж за доктора?» — задавала она себе вопрос. Вероятно, это ужасно жить с… живым стетоскопом, которому все о тебе известно. И ведь все, что он сказал, — правда. Абсолютная правда. И Ева возненавидела его за это. Она даже не предполагала, что способна на такую ненависть. Плохо, когда какой-нибудь пожилой доктор вытягивает из тебя все сокровенные секреты, но молодой… Она слышала, что ему всего тридцать с небольшим. Как же он смеет?..
— Откуда мне все это известно? — задумчиво переспросил доктор Скотт. Она чувствовала, как его взгляд обжигал ее обнаженную спину. — Но это же чистая биология. Именно от этого и рождаются дети.
— Вы… просто… просто… ужасны, — крикнула Ева.
Она пристально рассматривала свое отражение в воде. С ней происходило что-то непонятное. Она ощущала какую-то внутреннюю вибрацию. Волна горячей крови, казалось, заполняла ее тело.
— Конечно, еще никогда ни в кого не влюблялись? — продолжал доктор Скотт.
Ева вскочила, босая.
— Ну, я ухожу.
— Ага, задело за живое. Садитесь.
Ева села: какое интересное явление это внутреннее волнение, охватившее ее, все более затрудняя дыхание.
— Так что же вам прописать? То, чего вы сами страстно желаете. Вот вам рецепт доктора Скотта для молодых женщин: любовь, или как вы, женщины, это называете? Это, несомненно, принесет вам пользу.
— Прощайте, — почти со слезами проговорила Ева, но не ушла.
— Беда ваша в том, что вы задыхаетесь в окружающей вас среде. Ум, гениальность, слава, окружающие вас, несколько принижали вашу личность. Купите-ка вы себе на пару тысчонок новых туалетов да найдите хорошего мужа, и все болезни у вас как рукой снимет.
Наступила напряженная тишина. Но не такая, что наступает, когда врач пропишет курс лечения своему пациенту. Однако и врач редко осматривает юную девушку при лунном свете в японском садике.
И что странно, Ева вдруг почувствовала, что она больше не пациентка. Она чувствовала, как в ней пробуждается уверенность в себе… Все произошло с быстротой молнии. Японский садик со стрекочущими цикадами отдалился, казалось, весь мир перевернулся вверх дном. Отчаяние последних месяцев исчезло, как по мановению волшебного жезла.
И удивительно, теперь, когда молодой человек замолчал, ей захотелось снова слышать его голос.
Ева никогда раньше не испытывала подобного чувства. Опасное чувство. И она вдруг поняла, что именно эта опасность — самая приятная на свете.
Она слышала его тяжелое дыхание, оно было тяжелее, чем должно быть дыхание врача после осмотра больного. И она была очень рада этому. Ева вдруг почувствовала себя счастливой. Она обнаружила, что обладает чудесной властью над определенным мужчиной, а до сих пор не было еще на свете мужчины, над которым бы она имела такую власть. Она поняла, что он теперь в ее руках.
Ей стоит только повернуться к нему лицом, и невозможное свершится.
Но теперь, когда этот момент был так близок, ей вдруг захотелось немного оттянуть финал. Все еще сидя к нему спиной, она начала медленно обуваться. Он не шевелился. С сосредоточенным видом надевала она туфельки. Мелькали бесчисленные огоньки светлячков. Голоса гостей доносились как бы с другой планеты.
— Доктор! — Ева лениво поднялась и посмотрела на него, отлично сознавая, как она эффектно выглядит со слегка повернутым корпусом. Сейчас она стояла над ним, он смотрел на нее, стройную, спокойную, довольную и внутренне трепещущую. Ева чувствовала себя женщиной-рыцарем над повергнутым в прах драконом. Она тихонько хихикнула, с трудом удерживаясь от желания поставить свою ногу ему на грудь.
— Что ж, значит, вы доктор, — сказала она.
Он смотрел на нее широко открытыми глазами мужчины с любопытством и некоторой злостью. Оба не двигались. И Ева почти физически чувствовала, как ее обхватывают его крепкие, сильные руки. Она видела его тело, лежащее на траве и готовое в любой момент подняться.
— Ева, — вдруг раздался голос доктора Макклура.
Ева похолодела, а доктор Скотт вскочил на ноги и начал стряхивать с одежды травинки.
— А, вот ты где, — проговорил доктор Макклур, подойдя к мостику. Он увидел молодого человека и остановился. Ева стояла между ними и в замешательстве мяла свой платочек.
Глядя на мужчин, Ева готова была рассмеяться. Они внимательно рассматривали друг друга.
— Это доктор Ричард Барр Скотт, папа, — спокойно проговорила Ева.
— Ха, — хмыкнул доктор Макклур.
Доктор Скотт пробормотал:
— Здравствуйте.
Он сунул руки в карманы. Ева знала, что он ужасно рассердился, и была очень довольна.
— Слышал о вас, — проворчал доктор Макклур.
— Очень мило с вашей стороны, — хмуро буркнул доктор Скотт.
Они изучали друг друга, как потенциальные враги. И Ева была счастлива до головокружения.
3
Итак, жизнь начиналась для Карен Лейт в сорок лет, для доктора Макклура в пятьдесят три года, а для Евы Макклур — в двадцать лет в романтическом японском садике Карен Лейт в один из майских вечеров.
За один вечер Ева превратилась в девушку, уверенную в себе. Все остальные проблемы отлетели, как опавшие листья. Ее обуяла радость охоты. Она целиком отдалась этой старой, как мир, игре, будто уже много лет занималась ею, игре, в которой охотница стоит на месте, а добыча беспомощно покоряется судьбе и сама лезет в силки. Доктор Макклур был не единственным врачом в Нью-Йорке, которого сразили стрелы Амура, молодой доктор Скотт был поражен ими в неменьшей степени.