Жертва

Антоновская Анна Арнольдовна

Направляя на грузин копье, пищали или лук, сарбазы получали удар сзади.

Завязался ожесточенный бой.

Народное ополчение прижало сарбазов к первой линии крепостных стен, засыпая их стрелами, камнями, ударами топоров, шашек, кос и кинжалов.

Шах Аббас, остановленный битвой, беспокойно оглядывался на свой гарем.

Караджугай с главными силами следовал по правому берегу Куры. А Эреб-хан сражался с войском католикоса, прикрывавшим отступление Луарсаба.

На лице Квливидзе сияла радость. Он, засучив рукава чохи, вертелся, точно ужаленный,

на своем коне, и его шашка с визгом рассекала воздух. Он подбадривал шутками своих и бесил сарбазов презрительными кличками на персидском языке.

– Люблю веселую битву! – воскликнул ничбисец с огненной бородой, спуская тетиву.

Стрела со свистом пронеслась над головой шаха Аббаса. Шах не пошевельнулся.

Саакадзе еще издали услышал шум боя и, пришпорив Джамбаза, помчался по долине.

– Э-эх! Саакадзе пришел! Победа, дорогой! – насмешливо встретило Георгия народное ополчение.

С поднятыми шашками картлийцы бросились на Саакадзе. Георгий, привстав на стременах, высоко поднял меч. От него шарахнулись. Но азнауры, подбадриваемые Квливидзе, наседали на Георгия.

«Барсы» с обнаженными шашками вломились в середину.

– Георгий! – шепнул Дато. – Что делать?

– Что делаете всегда в бою!

И Саакадзе ударил в грудь налетевшего азнаура. Возмущенные азнауры осыпали «барсов» отборной бранью, ополченцы – насмешками.

– Эй, «барсы», почем продали шкуру персам?

– Смотрите, люди, как «барсы» окрепли на люля-кебабе!

– О-о, ностевцы, где потеряли грузинские шашки?!

Азнауры бросились на «барсов». Скрещиваясь, заскрежетали клинки. Кружились кони, залитые кровью.

Азнаур в белой чохе, вертя клинок, подскакал к Дато.

Глаза Даутбека потемнели. Он тяжело дышал. Еще миг – и смертельный клинок опустится на голову Дато.

Даутбек вскинул саблю, рука его дрогнула, он отвернулся и наотмашь ударил по белой чохе. Бледный, он смотрел на несущегося без всадника коня.

«Барсы» отчаянно отбивались.

Сарбазы, защищая своих минбашей, рубили ополченцев. Из-под копыт летела снежная пыль. Расползались красные пятна.

Азнауры, не обращая внимания на сарбазов, старались окружить «барсов».

– Ростом, рубись! На нас благосклонно смотрит шах-ин-шах! – крикнул Саакадзе.

Рослый азнаур, круто повернувшись на коне, ударил шашкой. Пануш схватился за плечо и припал к гриве. Элизбар подхватил Пануша и поскакал с ним в сторону шаха.

Боль и ярость охватили Димитрия. Этого силача азнаура он помнил по Сурамской битве. И Димитрий рассек плечо азнаура.

Квливидзе, выровняв коня, подскакал к Георгию, наискось замахнувшись обагренной кровью шашкой.

Саакадзе вздыбил Джамбаза и боковым ударом меча выбил из рук Квливидзе клинок. Перегнувшись, он сдавленно сказал:

– С кем деретесь? Всех перерубим! Спасайтесь в Уплисцихе!

Квливидзе свесился с седла и подхватил свою шашку, Дато наскочил на Квливидзе, клинком плашмя ударил по кольчуге и почти на ухо шепнул:

– Спасай народ, Караджугай подходит! Квливидзе, точно раненый, припал к седлу и вынесся на бугор. Подскакавшему к нему азнауру он крикнул:

– В Уплисцихе! Все за мной!

– В Уплисцихе! В Уплисцихе! – прокатилось по рядам грузин.

Шах Аббас, наблюдая битву, любовался «барсами» и Георгием Саакадзе. Он не видел, как Матарс рубанул уже убитого сарбаза, и с удовольствием заметил, как Матарс вытирал окровавленное лезвие о круп коня.

Элизбар скакал, придерживая Пануша. Охраняя их, сзади мчался Арчил, сверкая каской и панцирем.

Вдруг Арчил круто осадил коня. Он увидел, как притаившийся за камнем огнебородый целится в шаха.

Арчил резко повернул коня и загородил собой повелителя Ирана. Стрела врезалась в его поднятый щит.

Исполняя приказание Саакадзе, шах-севани расчищали путь к воротам Гори для въезда шаха.

«Барсы» и конные сарбазы бросились в погоню за азнаурами, отступающими к Уплисцихе.

Азнауры и ополченцы, отстреливаясь из луков, обогнули лощину. И когда первые сарбазы подскакали к трем холмам, они не увидели ни одного грузина. Только ветер взлохматил легкий снег и высоко взметнулся встревоженный коршун.

В эту неспокойную ночь в монастыре Горис-Джвари – «Крест Гори», высящемся на вершине утеса, в сводчатой келье при мерцании светильника седой монах записал:

«…присутствие шаха Аббаса только разожгло храбрость картлийцев, истребивших в час времени до двух тысяч персов…»

Эрасти предсказал Арчилу большую награду.

Наутро, торжественно принимая на площади ключи от Горисцихе, шах Аббас вспомнил высокого грузина.

Призванный Арчил раболепно распростерся у ног повелителя Ирана.

Шах спокойно произнес:

– Подымись! Раб, как ты дерзнул стать впереди меня во вчерашней битве?

– Для спасения твоей жизни, великий шах, – ответил Арчил, упав на колени.

– Так ты считаешь себя храбрее «льва Ирана»?! – Шах погладил золотой эфес ятагана. – Отсечь дерзкому голову.

Подбежали сарбазы шах-севани, сверкнуло лезвие, и голова Арчила покатилась по замершей площади.

«Барсы» быстро взглянули на Саакадзе. Арчил – верный телохранитель Георгия, выросший у него в доме. Лицо Саакадзе осталось неподвижным. Только Папуна заметил легкую бледность и чуть дрогнувшую морщинку у глаз. «А может, просто устал? Много ночей не спит, не легко ему», – подумал Папуна, уходя подальше от тяжелого зрелища.

Эрасти с ужасом смотрел на обезглавленного Арчила, не в силах отвести взгляда от застежки на окровавленной шее. Он вспомнил, как Саакадзе когда-то в Ананури спас этого Арчила от продажи туркам. Видно, суждено было ему погибнуть от руки мусульман.

– Видно, нам всем суждено погибнуть от руки проклятых мусульман, – сдавленно проговорил Дато, отойдя подальше с Ростомом.

– Но Георгию, как видно, никого не жаль, все готов отдать разбойнику.

– Ростом, если сомневаешься в Георгии, лучше сейчас от него уходи… Нарочно с нами холоден, не хочет мешать нашим решениям.