Жертва
Шрифт:
— Да нет, все нормально. — Левенталь смотрел, как он ест; в груди шевелилась нежность. Независимый паренек. Но как с ним обращаются!
Он сел у окна, расстегнул мятый пиджак, смотрел на небо над черным квадратом двора. В квартире напротив девушка причесывает песика, тот зевает, пытается лизнуть ей руку. Она отводит вниз его морду. Женщина в рубашке ходит через комнату — взад-вперед, из кухни в коридор. Окно Микки тоже во двор, с угла; не спал бы, мог бы увидеть дядю и брата.
— Доктор будет с минуты на минуту. — Вдруг Левенталь
— Пойду посмотрю. — Филип спрыгнул со своего стульчика.
— Нет-нет, ты ужинай. Скажи куда, я пойду.
А Филип уже был в коридоре. Но вместо шагов Левенталь услышал через открытую дверь голоса. Что ли, он столкнулся на ступенях с Еленой? Озарились зеленые грани стеклянного колпака в столовой, и позади стола Левенталь смутно увидел женщину в черном.
— Мальчик? — позвал он. — Ты где, Филип?
— Здесь я. Заходите.
— А это кто? — шепнул он. Он всматривался в тот дальний угол, за лампой.
— Бабушка.
— Это? — Левенталь удивился. Что-то про нее слышал от Макса, но видеть не видел. Он отступил от двери и смущенно двинулся огибать стол, но переменил направление, когда она повернулась и села в мохеровое кресло.
— Это папин брат, — сказал ей Филип. Левенталь сам чувствовал, что его долгий кивок грозит перейти в поклон; он пытался ее задобрить. Старуха только бегло, остро на него глянула. Выше Елены, тощая, прямая; напряженно поднятая голова. Золотые большие серьги. Короткие белые волосы на висках; остальные, черные, туго, высоко затянуты на макушке. Платье черное, черный шелк, и шаль на плечах — в такую жарищу.
Она молчала, и Левенталь стоял, не зная, как быть; лучше с ней не заговаривать; вдруг не ответит, как потом сядешь? И на кухню уйти тоже как-то неловко. Может, он все-таки неправильно понял это молчание? Но нет, она специально, кажется, от него воротила нос; он с трудом преодолевал злое желание силком заставить ее повернуться. Но она все молчала, а он все сомневался. Вдруг неправильно ее понял?
— Ты же, по-моему, за мамой пошел, — чуть раздраженно сказал он Филипу. И когда Филип двинулся к двери, бормотнул торопливо: — Я с тобой.
Нет, конечно, бабка смотрела враждебно, хотя пыльный зеленоватый свет из-под этого колпака еще оставлял сомнение. Но ее эту злобу он кожей чувствовал. Шаркая — отяжелел от жары, — прошел за Филипом по всем лестничным коленцам к соседской квартире. Филип постучал, тут же выскочила Елена, испуганная, всполошенная.
— Ох, Аса, ты, — она заговорила. — А специалист? Ты привез специалиста?
— Он обещал — от семи до восьми. Вот-вот будет.
Сосед, мистер Виллани, явясь в коридоре с мятой тощей сигаркой во рту, оттуда крикнул Елене:
— Так ты же сразу сообщи, что он скажет про малого! — Он оглядывал Левенталя, ничуть не стесняясь своего любопытства. — Привет, — кинул ему.
— Это деверь мой, — сказала Елена.
— A-а, ну да, ну да. — Виллани вынул изо рта сигарку. Левенталь ответил равнодушным, замкнутым взглядом, для порядка чуть придав ему вопросительность. Капля пота ползала у него по щеке. Виллани, рука в кармане, широко распростер штанину. — А похожи на мистера Левенталя, факт, похожи. — Он повернулся к Елене: — Что доктор скажет, то и делайте, миссис, слышите? Вытащим парня, вытащим, не переживайте. Я так считаю, что летняя горячка у него, — это уже Левенталю. — Ничего страшного. У моих была. А миссис вечно переживает.
— Это очень серьезно, — сказала Елена. Сказала спокойно, но Левенталь смотрел на нее внимательно, особенно следил за выражением глаз, и тот, привычный, страх кольнул его, когда они вдруг расширились.
— Ах-ах, и откуда это вы знаете, вы что — доктор? Погодите немного.
— Я думаю, он прав, Елена, — сказал Левенталь.
— А как же. Доктору надо верить. — Подавившись страстным, коротеньким клекотом, Виллани быстро, неловко, красноречиво выбросил руку. — В чем дело! Точно! Вы меня слушайте! С мальчиком все в порядке! — Сигарка алела у него в пальцах.
— Она ему поверит, — утешил его Левенталь.
Стали взбираться по лестнице. На четвертом Елена остановилась, вдруг задохнулась.
— Фил, ты мне что сказал — бабушка тут?
— Только пришла.
— Ой! — Она тревожно, резко повернулась к Левенталю: — Она тебе что говорила? Сказала что-нибудь?
— Ни единого слова.
— Ох, Аса, если она… Ох Господи, если она начнет… А, да пусть говорит, что хочет. Ты не слушай.
— Не буду, — сказал он.
— Уж такой это человек, моя мама. Она ужасно вела себя с Максом, когда мы поженились. Выгнать меня хотела за то, что с ним встречаюсь. Я не смела в дом его привести, на порог пустить.
— Макс как-то упоминал…
— Такая жутко строгая католичка. Сказала, если я выйду за кого-то, не за католика, она не желает со мной иметь ничего общего. Меня проклянет. А я ушла из дому, и она прокляла. Я ее не видела, пока Фил не родился. И сейчас не вижу почти, только вот Микки заболел, так повадилась. Когда Макс здесь, она ни ногой. Она такая суеверная, мама. Все по старинке, по-деревенски. Думает, всё дома она, в Сицилии. — Елена почти шептала, прикрывая сбоку лицо ладонью.
— Не волнуйся, я разберусь, как надо к ней относиться.
— Просто она такая. — Елена беспомощно улыбнулась.
— Перестань, ну при чем тут.
Старуха встретила их в коридоре, с ходу заговорила с дочерью, взглядом скользя по лицу Левенталя. Была в ее голосе, как он посчитал, типично итальянская резкость. Длинная голова напряженно откинулась на черных плечах. Он смотрел, как она отворачивает губу и выказывает нижние зубы, медля на слоге. Елена расстроенно трясла головой, отвечала отрывисто. Левенталь пытался выхватить слово-другое. И ничего не понимал. Вдруг, недослушав, Елена крикнула: