Жертва
Шрифт:
— Нет, — коротко отозвалась девушка.
Сороки поспешно возроптали, усматривая в ответе дерзость.
— Значит, девчонка подслушивала? — любезно спросил чародей, обращаясь опять к ведьмам.
А они, испуганные этой любезностью, замолкли.
— Было, значит, что подслушивать? — сказал он еще. И ни одна не нашлась смелости отвечать.
Рукосил снял с полки плеть, обмял в руках, подбирая тонкий ускользающий конец из сухой кожи, и глянул сузившимся глазами на Зимку; чувственный рот его под растопыренными усами напрягся. Предчувствуя, что последует, Золотинка отвела глаза и вздрогнула — свист кнута отдался в ушах раздавленным всхлипом. Короткий, закладывающий уши свист, обрываясь хлестким щелчком, перемежался стонами и воем.
— Молчать! Молчать! — приговаривал меж зубов Рукосил.
Торчила голосила, Колча отзывалась хриплыми лающими вскриками, и никто не смел молить о пощаде. Все это было столь мерзко, что Золотинка, скованная холодными руками Порывая, почти ждала и почти желала, чтобы Рукосил обойдя всех по кругу, принялся за нее. Легче, кажется, было бы разделить общую участь, чем слышать этот животный вой.
Рукосил Золотинку не тронул. Она услышала: бросил плеть, отрывистое дыхание, несколько шагов.
На щеке Торчилы вспухла грязно-кровавая полоса, не смея рыдать, ведьма только дрожала. Колча забилась в угол и стонала, скорчившись. Одна только Зимка не сгибалась, свела челюсти, но глаза… глаза спрятала. Ей и досталось больше всех: рубец на лице, лохмотьями висела окровавленная кисея.
Жестокий, как бог, с горящими глазами на бескровном лице, Рукосил резким мановением руки подал знак Торчиле. Едва ступив, та бухнулась на колени, простирая руки. Чародей приставил ко лбу женщины перстень, сверкнула красная вспышка — Торчила исчезла. На полу валялось что-то крошечное, не больше зубочистки… Зубочистка это и была — острая роговая палочка вместо Торчилы. Рукосил подобрал ее, ковырнул на пробу в зубах и небрежно сунул в карман. Колчу он превратил в полотенце, точно такое, как лежало на постели, полотенцем этим обмахнул туфли и швырнул его под кровать.
Пришла и Зимкина очередь.
— Нет! — отшатнулась она. — Я не подстилка!
Рукосил сунул перстнем в лицо и сверкнул. Девушка безобразно исказилась, теряя осмысленность, начала колебаться, словно подхваченная нестройной, раздерганной музыкой… И однако, никуда не исчезала. Власть Рукосила осеклась, верно, не была она беспредельна. Напряженный и злой, он повторил вспышку. Зимка мучительно передернулась, стала сотрясаться болезненней, пальцы ее крючились, как проволочные, в безумных глазах мерцал отсвет волшебного камня… Потом нижняя часть девушки утянулась и стала плетеным ремнем, который мотался в воздухе согласно общим биениям, в нечеловеческих положениях извивалась голова, плечи и руки… Хищно подобравшись, следил за борением жертвы Рукосил… И все рассыпалось: ремень раскрутился, Зимка обрела естественные очертания и стала на ноги, очнувшись с тягостным стоном.
— Знать наука не пошла впрок. Ты мне перечишь! — зловещим шепотом произнес Рукосил и потянулся к плети. К той самой плети, в которую он и хотел обратить девушку.
Зимка не отступила, но закрылась руками, сгибаясь под жестокими, наотмашь ударами. Когда чародей откинул плеть, Зимкина воля уж была надломлена, она стонала сквозь зубы и выла. Остальное не представляло для Рукосила трудности — он сверкнул красным камнем и пришибленная девушка упала еще одной окровавленной плетью, которую он швырнул ногой в угол.
— А теперь ты! — повернулся Рукосил к Золотинке. — А теперь ты расскажешь мне, что тут случилось, — заключил он с нарочитым смешком — он еще не отдышался от прежней ярости, чтобы действительно рассмеяться.
Замедленно перебирая слова, вялая с виду и скучная, но возбужденная внутренне мелким животным трепетом, Золотинка принялась рассказывать как это вышло: как она бежала с горы от сечевиков, как часовые не пускали и прочее.
— Не слишком ли много объяснений? И одного бы хватило, — заметил чародей.
Он выбрал в погребце бутылку вина, не торопясь отер горлышко и с полным стаканом в руке поднял брови, изумляясь причудливому ходу событий.
— А ведь ночь… — заметил он после некоторого размышления и спохватился: — Так как, говоришь, дело-то было?
— Вот что, Рукосил, — сказала Золотинка, вспомнив, что она принцесса Септа, хотя после всего, что случилось у нее на глазах, убеждение это значительно поколебалось. — Я пришла говорить начистоту. У тебя на руках Асакон. Теперь он у Порывая. Знаменитый волшебный камень, последним законным обладателем которого был волшебник Миха Лунь…
— Ошибка! — сказал Рукосил, подняв палец. — У волшебного камня никогда не бывает законного обладателя.
— Я должна понимать это как ответ?
— Разумеется. — Рукосил глядел не мигая и Золотинка почувствовала, что не в силах вынести этот взгляд.
— Ты убил Миху! — сказала она, пытаясь резкостью тона возместить сумятицу в мыслях и неуверенность. Она не могла не помнить, что стоит в железных объятиях истукана, которому стоит только чуть свести лапы, чтобы раздавить ее, как червя, и Рукосил не выказал до сих пор ни малейшего поползновения избавить ее от этой угрозы.
— Допустим, — обронил он, отхлебнув вина.
— Ты убил Миху? — ужаснулась Золотинка.
— Я вовсе не утверждал этого, — пожал он плечами.
— Где Поплева? — спросила она, отбросив всякие околичности.
— Матерью моей клянусь, что не знаю я этого человека! — воскликнул вдруг Рукосил с неожиданной, скоморошьей даже горячностью и очертил на груди круговое знамение. — Не знаю.
— Не знаешь?
— Не знаю ничего, кроме того, что это твой названный отец.
Золотинка заколебалась. Неизвестно по какой причине она никогда не думала о Рукосиле, как о лжеце.
— Поплева сопровождал Миху в путешествии по реке, — сказала она уже по-другому, без вызова.
— Видишь ли, — отвечал Рукосил как бы даже дружески (несмотря на то, что Золотинка оставалась в железной западне). — Видишь ли… Миха Лунь попал ко мне через третьи руки. С ним случилась обычная неприятность, которая преследует самонадеянных волшебников известного пошиба — западение. Ты знаешь, разумеется, — это когда оборотень нежданно-негаданно и в самый неудачный для него час скидывается в собственное естество. С Михой это случилось прямо на заставе, наверное, от страха. Когда я имел наконец с ним свидание в подвалах Казенной палаты, прошло уж две или три недели после несчастья.