Жертвоприношения
Шрифт:
Значит, нужно действовать через девицу. Другого выхода нет. Логично: теперь ей придется со мной сотрудничать. Я не люблю, когда обманывают мои надежды.
— Верховен!
Даже никакой не «майор». Предельно раздражена. Никаких предварительных переговоров, тут уж не до вежливости. Дивизионный комиссар Мишар не знает, с чего начать, — слишком много у нее накопилось. И начинает по сложившейся традиции:
— Вам необходимо отчитаться…
Людям без воображения иерархические законы всегда помогают.
— Вы говорили судебному следователю о «точечной операции», мне вы подали уже блюдо под соусом «трех точек», а на самом деле прочесали пять округов… Вы что, надо мной смеетесь?
Камиль открывает было рот, но Мишар будто по телефону видит это и тут же его обрывает:
— Как бы то ни было, можете прекратить свою демонстрацию силы. Это уже ни к чему.
Проиграл. Камиль прикрывает глаза. Он сразу взял третью скорость, и вот в нескольких метрах от цели его подсекли.
Луи рядом, он оглядывается и поджимает губы. Он тоже все понял. Камиль пальцем показывает ему, что дело швах, а рукой дает знак отзывать людей. Луи тут же берется за мобильник. Чтобы понять, что происходит, достаточно взглянуть на лицо майора. Стоящие рядом с ним коллеги опускают голову, делая вид, что расстроены: теперь, конечно, крику не оберешься, но они неплохо оттянулись, и некоторые заговорщицки, расходясь по машинам, подмигивают Верховену. Камиль в ответ разводит руками.
Дивизионный комиссар оставляет Камилю время переварить информацию, но это лишь театральная пауза, обманчивая и полная подтекстов.
Когда входит медсестра, Анна снова стоит перед зеркалом. Эта медсестра старше, ее зовут Флоранс. Да что значит — «старше»? Она, вероятно, моложе Анны, ей меньше сорока, но ей так хочется сбросить лет десять, что одно это желание ее старит.
— Все в порядке?
Их взгляды встречаются в зеркале. Медсестра смотрит на часы, встроенные в спинку кровати, и улыбается. Пусть у нее какие угодно губы, но я никогда больше не смогу так улыбнуться, думает Анна.
— Все в порядке?
Что за вопрос? Анне не хочется разговаривать. Тем более с этой медсестрой. Не стоило уступать той медсестре, что помоложе. Нужно было уходить, она чувствует себя здесь в опасности. Вместе с тем Анна не может решиться уйти: «за» столько же, сколько и «против».
И потом — Камиль.
Стоит ей подумать о нем, как ее охватывает дрожь: он один, без подмоги, он ничего не может. А если и сможет, будет слишком поздно.
Улица Жамбье, 45. Комиссар Мишар незамедлительно отправляется туда. Это в Тринадцатом. Камиль будет на месте меньше чем через пятнадцать минут.
Облава принесла определенные плоды, пусть даже не те, что ожидались. Сербская община мобилизовалась для обретения спокойствия и соблюдения тайны, что необходимо ей для процветания, жизни или просто для выживания. Задействовав свои каналы, община изолировала от себя Равика — на счет раз, — и анонимный звонок сообщил о том, что на улице Жамбье найдено тело Душана. Камиль надеялся на живого Душана, получился мертвый.
При известии о прибытии полиции здание мгновенно опустело, даже кошки не осталось: допрашивать некого, свидетелей нет, никто ничего не видел и не слышал. Расследование в пустыне. Остались только дети — с ними нечего опасаться, зато можно многое узнать: по возвращении домой они расскажут все, что нужно. А пока что полицейские в форме не подпускают их к зданию, дети толпятся на тротуаре, бегают, смеются, переговариваются, для них, поскольку в школу они не ходят, двойное убийство вроде переменки.
На четвертом этаже, на пороге квартиры, сложив перед собой руки, как в церкви, стоит комиссар Мишар. Пока не прибудут эксперты из службы идентификации личности, она не впустит сюда ни Камиля, никого другого — бездоказательная и, очевидно, непродуктивная предосторожность: столько народу побывало в жилище этой девицы, что там наберут как минимум отпечатков пятьдесят плюс волосы и волоски разного происхождения. Будем ждать, хорошо, протокол есть протокол.
При появлении Камиля комиссар даже не удостаивает его взглядом, не оборачивается, она только входит в комнату и делает это очень осторожно, рассчитанно и внимательно. Камиль движется за ней шаг в шаг. В комнате царит тишина, каждый занят своим, составляется перечень обнаруженных улик.
Девица — наркотики и проституция — погибла первой. При виде ее, лежащей на животе и очень этим недовольной, можно предположить, что покрывало, стыдливо прикрывающее тело Равика, вытащили из-под нее, грубо откинув при этом к стенке. Было бы здесь одно ее тело, бледное, тысячи раз виданное-перевиданное, уже успевшее окоченеть, можно было бы и огород не городить: передоз или убийство — все они умирают приблизительно в одном положении, — но здесь еще один труп, и это совсем другая история.
Мишар короткими шажками подходит к телу и останавливается подальше от лужи крови, застывшей на грязном паркете. Лодыжка, куча костей, висящих на ноге на нескольких лоскутах кожи. Отрезана? Отделена? Камиль вынимает очки, опускается на корточки, изучает, ищет что-то на полу взглядом, находит несколько поодаль след от пули, потом снова возвращается к лодыжке, на костях — следы ножа, охотничьего. Камиль склоняется совсем низко, как индеец, высматривающий отпечатки ног приближающегося врага, и видит глубокую отметину от кончика ножа в паркете. Когда он выпрямляется, в голове у него складывается часть картины происшедшего. В порядке очереди: сначала лодыжка, затем пальцы.
Дивизионный комиссар записывает: пять пальцев. Цифра правильная, но порядок был иной: указательный палец здесь, большой — там, мизинец чуть подальше, — все отрублены на уровне второй фаланги. Обескровленная культя висит вдоль тела. Одеяло пропиталось черной кровью. Концом ручки комиссар Мишар приподнимает его. Появляется лицо Равика, по которому легко прочесть, что ему пришлось пережить.
Все закончилось пулей в шею.
— Ну и что? — спрашивает дивизионный комиссар Мишар.
Тон у нее почти радостный, она хочет хороших новостей.
— По моему мнению, — начинает Камиль, — эти типы вошли…
— Избавьте меня от ваших измышлений, майор, мы прекрасно видим, что случилось. Меня интересует другое: что делаете вы, майор, лично вы?
«Что делает Камиль?» — думает Анна.
Медсестра ушла, они обменялись парой слов, Анна вела себя агрессивно, а та делала вид, будто не замечает ее резкости.
— Вам ничего не нужно?
Нет, ничего, качает головой Анна, мысли которой уже успели разбежаться. Каждый раз, когда она смотрится в зеркало, ее охватывает отчаяние, но запретить себе она не в силах. Анна снова и снова возвращается к зеркалу, ложится, снова встает. Теперь, когда у нее есть результаты рентгеновского обследования и компьютерная томография, она не может больше переносить эту палату. Все здесь ее угнетает.
Бежать. Решено.
В ней просыпаются рефлексы маленькой девочки, которая хочет убежать, спрятаться. Как будто ее изнасиловали — стыдно. Стыдно за то, какая она стала, именно этот стыд она только что увидела в зеркале.
«Что делает Камиль?» — думает она.
Дивизионный комиссар Мишар отступает, покидая комнату, и ставит ноги практически миллиметр в миллиметр туда же, куда она их ставила, входя. Как в классическом балете: они покидают сцену, теперь выход экспертов. Из-за своего зада Мишар вынуждена часть коридора протискиваться боком, наконец она останавливается на лестничной площадке. Оборачивается к Камилю, скрещивает руки на груди и улыбается. Давайте рассказывайте.