Жертвы дракона

Тан-Богораз Владимир Германович

Он был странен с виду. Тело у него было, как тело Дракона, а лицо, как лицо полной луны, и это лицо в то же время было огромным глазом, и его холодный блеск заглядывал в самую душу.

— Дай, что обещал, — сказал Лунный Рек.

— Нету, — коротко отрезал Юн.

Рек говорил, очевидно, о белой телице.

— Ну, племя дай…

— Не дам, — крикнул сердито Юн, — жадная тварь!

Дракон немного подождал и пожевал той странной щелью, которая у него была под светлым диском и заменяла рот.

— Ну, половину дай, — сказал он примирительным тоном.

— Не дам, уйди, — кричал Юн.

— Худшую, больную, — просил Лунный Рек, — что тебе стоит?

Он даже облизнулся и лукаво посмотрел на Юна.

— Уйди, — повторил Юн с угрозой и сжал топор. — Не дам ничего!..

Но в это время с вершины дерева упал слабый голос, как шелест ветра в листьях: "Отдай!.."

И от этого мертвого голоса, знакомого, любимого и странного, Юн в ужасе сорвался с места и побежал куда глаза глядят. Два дня и две ночи бегал он по лесу, не разбирая дороги, забиваясь в самую глушь и опять выходя на поляны и чистые места. Без сна, без еды он скитался, как олень, обезумевший от мошкары, и не находил места, и временами ему являлся загадочный Рек с круглым лунным лицом, одноглазым и светлым, и настойчиво просил по-прежнему: "Дай половину…" Только на третье утро Юн немного пришел в себя, напился из ручья, освежил себе лицо водой и направился обратно к пещере.

Два дня и две ночи мрачно прошли для племени Анаков. Солнце Отец не принял жертвы или, быть может, он был бессилен перед гневом Дракона. Ибо страшная болезнь росла с каждым часом и забирала новые жертвы. Прежде всех она забрала Майру и, не дав ей очнуться от красного хмеля, умертвила ее как камнем по голове. Потом унесла Яррию и быстроногого Альфа, и маленькую Милку, и еще других, взрослых и детей. И с раннего утра здоровые выбивались из сил, унося трупы далеко в открытое поле. Ибо законы Анаков не позволяли держать их на стойбище дольше одной ночи, да и страшно было оставлять их дольше, чтобы они следили за живыми своими потускневшими глазами.

Анаки обвязывали их травой и древесными корнями, прилаживая у головы и ног две широкие петли. За эти петли они уносили мертвое тело, как носят связку сушеного мяса, потом оставляли тело в поле и даже не обкладывали его камнями, как требовал обычай, но тотчас же убегали обратно. И каждый раз, когда одни возвращались, другие снова уходили.

К полудню следующего дня Мар закрыл глаза и больше не открывал. Оба жениха Охотницы Дины были мертвы, но она была здорова. Хум болезни имел над нею не больше силы, чем Хум любви. Но глаза ее светились холодным отчаянием, ибо она как будто осиротела без Мара и Несса.

Когда мужчины уносили Несса, она шла сзади. И осталась после того, как все ушли, не опасаясь мертвеца. Ибо она не боялась Несса, ни живого, ни мертвого. Она собрала камни и обложила ими мертвое тело и воздвигла в головах своего покойного друга каменный холмик, чтобы люди и звери, проходя мимо, знали, что это был сильный охотник. Потом посмотрела на него в последний раз и вернулась к Мару. Целый день просидела она над Маром и тихо пела ему сладкие напевные слова. Мар по временам поворачивал голову и открывал глаза. Он уже ничего не понимал. Потом он закрыл их в последний раз и больше не открыл.

И тогда Дина встала, завернула мертвое тело в свой волчий плащ, взвалила его на свое сильное плечо и понесла в поле к другу его Нессу. Она положила его на землю рядом с первым покойником, в тот же каменный круг, и выше нарастила каменный холм в головах, чтобы было довольно на двоих, а сама села поодаль, как будто на страже. Теперь она не пела. Покойники молчали, молчала и Дина.

А над стойбищем Анаков стояли плач и ужас и дикие крики. Спанда и Лото еще пытались вести неравную борьбу с коварным духом заразы. Отражать его они не дерзали, но теперь они старались укрыть свое племя, чтобы духи заразы его не нашли и прошли мимо.

Спанда осуществил свои мудрые уловки. Он торжественно дал всем мужчинам и женщинам новые имена и каждое из этих имен отыскал, по примеру гадающих старух, при помощи подвешенного камня, в стране предков, отцов и дедов, давно усопших. Ибо предки во всю свою жизнь не знали подобной заразы.

Рум старший бегал взад и вперед и выкрикивал громко: "Слушайте, духи, я не Рум, я — Лаин! Мой дед, Лаин!.. Старый Лаин вернулся на землю. Я не Рум!.." И Рум Младший, шакал, бегал сзади и жалобно тявкал и будто выкрикивал тоже: "Я не Рум!" Но духи лукаво ловили знакомое имя и узнавали о перемене.

Старая Лото села на краю стойбища в стороне от соплеменников и стала произносить тройное заклинание, самое сильное заклинание анакских колдунов. Она бросала на землю маленький сучок и приговаривала: "Пусть станет непроходимый лес. Грызть вам, не перегрызть!.." Потом она бросала камешек через плечо и говорила: "Пусть станет высокая гора. Лезть вам, не перелезть!" После того чертила пальцем землю сзади себя, не глядя и не оборачиваясь, и говорила: "Пусть станет огненная река. Плыть вам, не переплыть!.." Окончив три заклинания, она опять начинала сначала.

Спанда целый день колотил в бубен без устали и молча, а к вечеру устал и ушел в пещеру, залез в мужской шалаш и утром уже не вышел. Ибо страшные духи заразы желали взять племя Анаков в полном составе, от младенцев до старых колдунов.

Когда Спанды не стало видно, холодный ужас овладел Анаками. Они смотрели друг на друга дикими глазами, как бараны без вожака. Еще минута, и племенные узы были бы расторгнуты, и они разбежались бы врозь и навеки, как разбегается стадо оленей от волчьей погони среди открытой пустыни.

В это время на опушке ближайшего леса появился Юн. Он был совершенно наг, ибо его плащ остался в лесу. Волосы его были полны листьев и колючих шишек. И лицо у него было дикое. Анаки со страхом смотрели на него. За эти два дня Черный Юн как будто сделался Лесным Бродягой, братом враждебных духов. Он был теперь скорее чужой, чем свой брат Анак.

Однако они бросились с криком ему навстречу.

— Говори, мы дадим! Сколько твой бог возьмет?

— Я сказал, — отозвался Юн, спокойно и даже безучастно. — Все племя.