Жертвы обстоятельств
Шрифт:
Ксиля уже откровенно несло. Заигрался в упыря, птенчик наш… Я хмыкнула и попыталась перевести все в шутку:
«Лучше, чем у меня?»
«Ну что ты, — серьезно успокоил меня князь. — Ты все равно самая… вкусная».
Отчего-то это прозвучало, как «самая любимая», и бутербродом я себя не почувствовала.
Хотя, наверное, обижаться надо было. Сравнивать возлюбленных с едой… Фи. Но, кажется, Ксиль имел в виду нечто иное. Голода в его голосе не было — было странное тянущее предвкушение, предчувствие удовольствия. Неправильного, но притягательного.
Максимилиан усмехнулся.
«Наслаждаться
Я мысленно показала ему язык в ответ на «маленькую» и все-таки извернулась так, чтобы видеть лицо Дэйра, хотя бы искоса.
— Доброе утро, — улыбнулась я.
— Доброе, — эхом откликнулся Дэриэлл. Никакого стыдливого румянца я у него не заметила — то ли Ксиль себе что-то навоображал, то ли целитель уже успел справиться со смущением. Взгляд у Дэриэлла был задумчивым и нежным; челка слегка завивалась, как от влажности. — Хорошо спалось?
— Замечательно, — искренне откликнулась я. — Только под утро какая-то ерунда прикошмарилась, ну, это ничего. А тебе как спалось?
— Чудесно, — в тон мне ответил целитель и вдруг улыбнулся, чуть-чуть опуская ресницы — точь-в-точь как Ксиль: — Дивные сны и дивное пробуждение — с невестой в объятиях.
Кольцо под футболкой ощутимо потяжелело. Стало до жути неловко. Я вдруг как-то разом осознала, что меня обнимает взрослый мужчина. Ксиль со всеми его собственническими замашками ощущался, как кот — ну, спит, нагло растянувшись на хозяйке, ну, сопит себе… При этом обнимать его — все равно, что тискать мягкую игрушку. Он сам воспринимает это так, и его мироощущение передается другим…
А Дэйр чувствовал себя именно так, как сказал.
В постели.
С девушкой.
Со мной.
К щекам прилила кровь.
— Пойду умываться, — смущенно пробормотала я, пытаясь выпутаться из чужих рук и ног. Надо будет завернуться в одно из одеял, когда пойду в ванную — наверняка в холле опять мороз…
«Заодно и вместо халата сойдет», — мелькнула стыдливая мыслишка.
Всякая ерунда, вроде футболки на голое тело, по поводу которой я совершенно не заморачивалась, ночуя с Ксилем в обнимку, вдруг обернулась Очень Важными Деталями. Если Дэйр действительно воспринимает ситуацию так серьезно, то лучше отговорить князя от совместных ночевок. Раздобудем где-нибудь раскладушку, или эту кровать раздвинем, или протопим вторую комнату…
Я зыркнула из-под ресниц. Взгляд у Ксиля был до отвращения понимающим.
— Пустите, — тихо сказала я.
Дэриэлл без возражений, но с запинкой — будто бы сожалел об этом — убрал руку. А Ксиль вдруг изогнул бледные губы в невозможной, дразнящей улыбке. Синие глаза потемнели, словно небо грозой налилось.
— Пустить? Ты торопишься? — томно выдохнул он, склоняясь к моему лицу.
Я инстинктивно отпрянула — в защищающие объятия Дэриэлла. Тот повернулся, словно пытаясь защитить, спрятать меня — собой. Но не успел… А Максимилиан стремительно, хищно скользнул, накрывая нас обоих своим телом, прижимая так, что не вдохнуть…
Его кожа медленно теплела, будто внутри разгорался костер. Меня начало мелко потряхивать. Дыхание Дэйра шевелило волосы на затылке — прерывистое и слабое.
Жар со всех сторон, как на костре. Но почему-то совсем не страшно.
— Горячо? — вкрадчиво спросил Максимилиан. Голову повело. — А знаешь, почему?
Я хотела сказать что-нибудь — но сухие губы не слушались. Он был так близко… и Дэриэлл тоже. Тонкая ткань моей футболки и футболки Дэйра — не преграда.
Все ощущалось слишком четко — и напряжение в мышцах за моей спиной, и гибкая расслабленность тела, вжимающего меня в… в постель, надо думать так, да… И безумный, хаотичный, разобщенный ритм, в котором колотились наши сердца…
Гулкие, сильные удары — Дэриэлл.
Трепетание, как будто бабочка в плену ладоней — мое.
И — нарастающий темп, оглушающий, взвинченный, как взведенный курок, как сжатая пружина — сердце Ксиля.
Северного князя.
— Он сейчас полыхает, как печка, потому что голоден, — Ксиль выдыхал мне слова прямо в сухие, онемевшие губы.
Я зажмурилась. Это было так невыносимо… так непонятно и ярко, что не разберешь — хорошо или плохо… тяжело… жарко … почти больно от невозможности дышать полной грудью.
Максимилиан усмехнулся. Меня как током дернуло — инстинкты выгнули позвоночник, заставили слепо метнуться, отталкиваясь руками… Но ладони только соскользнули по безупречной коже Ксиля, и это шелковое ощущение на кончиках пальцев словно выпило последние силы.
Дэйр же словно окаменел. Если бы не стук сердца и рваное дыхание, он стал бы похож на статую.
Раскаленную.
— А голод, малыш, это не та штука, которую следует игнорировать. К слову, Силле, — промурлыкал князь, прижимаясь щекой к моей щеке — сбывшаяся мечта, если бы это происходило в другой ситуации. — Эмоциональный голод ведь можно утолить не только чужой болью. И я покажу тебе, как. А Найта мне немного поможет… Да?
Выдох Дэриэлла был больше похож на стон.
— Не впутывай ее… — хриплый и низкий голос отдавался в моих легких. — Так нельзя…
— Можно, — хохотнул Ксиль, щекоча дыханием шею. Его пальцы ласково погладили меня по затылку, слегка цепляя кожу головы кончиками когтей… и замерли. — Пей, Дэйри. У тебя уже клыки зудят. Нельзя же так терпеть, право. Ты вчера набегался в несвойственном аллийскому организму ритме, ослабел так, что чуть не простудился от какого-то хилого сквозняка. А себя надо беречь, солнечный мой.
В голосе послышалась отчетливая издевка.
— Заткнись. Заткнись и убирайся. И не надо тыкать мне запястьем в губы. Я не младенец, а твоя рука не пустышка.
Меня уже откровенно колотило — от жара, от невозможного напряжения и еще от чего-то странного, чего я не понимала, но боялась. Какого-то темного чувства…
— О, Силле, зубки оскалил… Пей, говорю, и не отворачивайся, — Ксиль произнес это жестко, почти приказал. — Не надо трепать мне нервы, солнышко. Ну же!
Рука князя шевельнулась. А Дэйр вдруг обмяк, сдаваясь.