Жертвы Северной войны
Шрифт:
Теперь ее усилия принесли некоторый результат: инспектор расслабился, выпрямился, задышал ровнее, открыл глаза. К удивлению Мари, они были полны слез.
— Что я?.. — он сел. — Что я наговорил? Это был кошмар?
— Не волнуйтесь, это был только кошмар, все уже в порядке, — произнесла Мари как можно мягче. — Вы ничего не сказали, честное слово. Стонали только.
— Я вас разбудил? — он осторожно взял ее руку и сжал. — Извините, пожалуйста. Я не хотел…
— Нет, что вы, я не спала, — мягко сказала Мари. — Никак не могла заснуть… Знаете, наверное, тоже подсознательно боялась, что будут сниться кошмары… после сегодняшнего.
— Вы говорите о драке, да? — он бросил короткий взгляд в окно. — Счастливый вы человек, Мари. Вам редко приходится сражаться.
— Сейчас — да.
— Раньше доводилось? — он смотрел на нее прямо и сочувственно, и Мари стало ясно: уж он-то понимает, что значит «доводилось». Да с самого начала ясно было, что он «понимает». Этот человек вообще как будто мог понять абсолютно все.
— Не будем об этом, — уклончиво сказала Мари. Она испугалась на миг, что сейчас действительно расскажет все-все, останется совсем беззащитной. А хотелось… Но смысл?.. Он все равно уедет через несколько дней, а она, Мари Варди, останется тут. Не стоит разрушать стену молчания, ибо это хоть иллюзорная, но защита. — Расскажите, что вам снилось, — предложила она. — Если это не секрет, конечно.
— Какой там секрет, — он усмехнулся. — Да вы садитесь, что вы стоите…
Мари села на край кровати; инспектор спохватился, подобрал с пола и накинул на себя простыню.
— Мне снилось, что я лежу тут на кровати и не могу заснуть, — сказал он. — Это… давний мой кошмар, и к нему уже привык. Знаю, как бороться. Надо просто терпеть… Понимаете, ничего не происходит, просто я лежу, и заснуть не могу. И знаю, что никогда не смогу, и это будет тянуться целую вечность: все люди будут спать, и видеть сны, а я один — только эту мертвую ужасную луну… Терпеть луну не могу, честное слово, — неожиданно признался он. — А потом я чувствую, что тело мое начинает распадаться. Ржаветь и рассыпаться в пыль…
— Ржаветь? — переспросила Мари, готовая улыбнуться.
— Да, — тон его был серьезен. — Именно ржаветь… Я этого не чувствую, только вижу, и это-то и есть самое страшное. А потом я совсем рассыпаюсь на куски, но видеть ничего не перестаю… И тут входите вы. Одетая в саванн. Вы подходите к окну, и начинаете смотреть на луну. Вы вся в лунном свете. Я хочу крикнуть, чтобы вы ушли и не были здесь, что это опасно, но вы не слышите… А потом вы превращаетесь в мраморную статую, и вас оплетает плющ…
— Здесь вы и кричали? — тихо спросила она его. — Господин Элрик…
— Разве я не просил звать меня просто Альфонс? — удивился он. — Ну, в неофициальной обстановке, конечно… Или даже просто Ал. Так меня друзья зовут.
— Ал… — она как будто попробовала это имя на вкус. — Коротко… Но оно и к лучшему. Я не люблю излишества.
— Я тоже, — он улыбнулся.
— Этот сон… вам часто такой кошмар снится? С вариациями?
— Да, — он кивнул. — Только обычно там… не вы. И я все равно никак не могу привыкнуть. Я только научился это скрывать… мои родные ничего не знают.
— Вы сможете теперь заснуть? — тихо спросила она его.
— Не волнуйтесь за меня. Это не так страшно, как может показаться… в мире действительно есть вещи похуже, чем страшные сны.
— Разумеется, — кивнула Мари. — Есть страшная явь.
И тут до нее дошло, что она все еще не вынула руку из его руки.
— Если вам тоже тяжело заснуть, — он говорил почти шепотом. — Может быть, составите мне компанию еще немного?.. Пожалуй, можно включить свет и поставить чайник.
— А можно и не включать, — улыбнулась Мари.
— Можно, — согласился он.
Тогда Мари наклонилась вперед и коснулась губами его губ. «Что я делаю? — мелькнуло у нее в голове. — Столичный инспектор! Еще решит, что я его соблазняю!» Но, во-первых, она знала: ничего страшного. Во-вторых: она на самом деле его соблазняла… В конце концов, имеет она право раз в жизни позволить себе…
Прикосновение губ должно было быть совсем легким, но почему-то — и отнюдь не по вине Мари — таковым не оказалось. И вообще, она обнаружила, что ее крепко прижимают мужские руки — а прижимают, естественно, к мужской груди. Полузабытое ощущение было донельзя приятным… можно сказать, даже каким-то особенно приятным. Каким-то не таким. Словно бы все по-другому.
— Мари, вы… — прошептал инспектор. — Вы — это самое удивительное, что я встречал.
— Вы меня знаете только несколько часов, — с улыбкой возразила она.
— Этого достаточно, — серьезно сказал Альфонс Элрик. И снова поцеловал ее — на сей раз, глубже, чем в прошлый раз. А когда поцелуй закончился, она сказала:
— Пойдемте ко мне… Там будет удобнее…
Когда все закончилось, луна уже ушла. Мари лежала, обняв инспектора… о боже мой, все-таки тянет называть инспектором, хотя на самом деле это, конечно, не какой-то абстрактный чиновник, а ее Ал… так вот, она лежала, обняв Ала и думала о том, что уже очень давно не засыпала рядом с мужчиной. Впрочем, сейчас спать не хотелось, несмотря на то, что день получился из ряда вон длинный. Подумать только, еще с утра она отвозила в клинику старого Шульца, а с тех пор столько всего успело случиться!
— Мари, ты просто чудо, — шепнул ей Ал. И она поняла, что ему тоже спать не хочется. — Мне кажется, я всю жизнь тебя искал.
— Шов не разошелся на щеке? — спросила Мари с некоторой тревогой. — Не болит?
— Нет… Мари, я серьезно.
— Мы с тобой часов десять знакомы, не больше.
— Меньше, — ласково отозвался он. — Ну и что? Это не важно.
— А если я храплю?
— Зато я сплю крепко.
— А если я неряха?
— Не похоже.
— А если я скандалистка?
— К скандалистам я привык.
Короткое молчание. Затем Ал тихонько засмеялся.
— Что? — удивилась Мари.
— Я подумал, не собираешься ли ты сказать мне: «Слушай, на самом деле я — мужчина!», как в том старом фильме.
Мари засмеялась тоже.
— А что, — сказала она, не желая сдаваться. — Может, я здорово маскируюсь!
— Ну тогда ты тем более гениальна, — безмятежно отозвался Ал.
Мари приподнялась на локте и сердито посмотрела на него.
— И все равно ты уедешь, когда закончишь это дело.