Жертвы Северной войны
Шрифт:
Поэтому она попыталась встать… и обнаружила, что ее поймали за руку.
— Привет, — сказал ей Ал, улыбаясь — Куда это ты?
— Завтрак готовить, — она улыбнулась в ответ, и подумала, до чего же давно она не улыбалась кому-то ранним утром. — Только не говори мне, что ты будешь мне помогать!
— Почему нет? — удивился он. — Между прочим, я неплохо готовлю… хотя и не люблю. Но уж помогать-то смогу точно.
— Ну ладно, — несколько удивленно произнесла она, вспомнив, до чего Кита — уже когда они пытались снимать квартиру и жить вместе после приюта — коробило одно упоминание о том, что он, видите ли, может что-то сделать на кухне.
В общем, после обычных утренних гигиенических процедур (слегка подпорченных тем обстоятельством, что Мари забыла вчера вечером наполнить бак из колодца), они принялись за приготовление завтрака. Мари хотелось сделать что-нибудь мясное, и она оказалась удивлена, до чего полезным помощником действительно оказался Альфонс. Было ощущение, что он прошел подготовку на кухне у шеф-повара ресторана или что-то в этом роде. А уж как он резал овощи… просто поэма!
— Ал, где ты так научился?! — воскликнула Мари, пораженная.
— Ну, у меня было тяжелое детство! — рассмеялся он, и, глядя на ее недоверчивое выражение лица, пояснил: — Ты ведь знаешь, что алхимии в школе не обучают. А мы с братом с детства решили, что станем великими алхимиками… ну, то есть это он так говорил. Он хотел все сам изучать, но в конце концов я уговорил его, что мы должны найти преподавателя… — он улыбнулся чему-то. — В общем, нам очень повезло: через нашу деревню однажды проезжала женщина, которая оказалась очень талантливым алхимиком. Она остановила наводнение — построила плотину буквально одним мановением руки. Временную, конечно. Но нас с братом это весьма впечатлили. Мы напросились к ней в ученики, и она взяла нас, хоть и неохотно… Мне тогда было девять, брату десять. В общем, мы поехали к ней…. А жила она в Дублите. Не слишком-то большой городишко. У ее мужа была мясная лавка, она тоже там работала. Мы жили у них практически как члены семьи, и учитель Изуми заставляла нас помогать ей на кухне. Мне до сих пор кажется, что это была сама сложная часть обучения! А еще мне казалось, что ей вся эта возня доставляет гораздо больше удовольствия, чем самые сильномогучие алхимические реакции.
— Талантливый алхимик хочет жить жизнью обычной домохозяйки?.. — задумчиво произнесла Мари.
— Но ведь и ты живешь жизнью обычного сельского врача, хотя способна на гораздо большее, — мягко произнес Альфонс. — У людей могут быть совершенно разные причины. Мастер Изуми любила своего мужа, хотела нормальную крепкую семью… Образ жизни, который ведут, скажем, государственные алхимики, очень сильно этому препятствует. Особенно для женщин. Да и время тогда было другое. При фюрере Брэдли талантливым алхимикам лучше было не высовываться, если они не хотели загреметь в армию.
— Я сейчас поняла… Ты ведь тоже, наверное, государственный алхимик?
— Да, — Ал кивнул. — Вот уже шестнадцать лет. С самой войны.
— Это очень тяжело? — мягко спросила Мари.
— Иногда тяжелее, чем хотелось бы, — пожал плечами Альфонс. — Но и эту работу тоже нужно делать… Для меня это всегда было скорее печальной необходимостью… печальным долгом. Видишь, сначала я не мог бросить брата. А потом появились и другие причины. Вещи, которые просто надо делать… потому что если ты их не сделаешь, то никто не сделает.
— Ты чувствуешь себя паладином?
Он понял слово.
— Скорее, оруженосцем, — Ал улыбнулся. — Мой брат — вот кто настоящий паладин. Правда, немного неуравновешенный. Но знаешь… в современном мире есть очень мало вещей, которые странствующие рыцари могут сделать. Часто я спрашиваю себя: уж не в плену ли я детских представлений, уж не пора ли мне заняться чем-то более конструктивным?..
— И как ты себе отвечаешь?
Он чуть прикрыл глаза.
— Каждый раз по-разному… Но, в основном, я просто говорю: «Сейчас нет времени на раздумья, сперва разберись вот с этим, потом вздохнешь свободно!»
– ..Но вслед за этим всегда следует то, а потом другое, а потом еще одно, — поддержала Мари — Мне это знакомо. Чаще всего говоришь: отдохну, когда закончу, а конец так и не наступает, и ты загоняешь себя до полусмерти… Погоди минутку… — в голову Мари словно что-то ударило. — Эй, та книга у Ганса на полке… Там авторы Э. и А. Элрики… Про равноценный обмен и что-то там… нематериальные трансмутации… это ведь вы с братом, да?
Он кивнул, слегка смущенно.
— Ну да… понимаешь, надо было что-то написать. Вся эта книга — сплошное запугивание детишек… ну, скажем так, неофитов. Ведь алхимия — да и наука вообще — очень опасная штука. Сколько бы ты ни рассказывал отдельным людям, у тебя никогда ничего не получится в должном масштабе… Но ведь надо что-то делать. Знаешь, мы думали, пока ее писали, что, может быть, те простые истины смогут уберечь хоть кого-то… хотя на самом деле, кто его знает. Я спрашиваю себя: послушали бы мы с братом тогда подобного предостережения, попади нам в руки такая книга?.. Или все-таки надеялись на что-то?
— Иногда, если стараешься вопреки всему, можно спасти чью-то жизнь, — задумчиво сказала Мари.
— А можно — загубить свою, — серьезно посмотрел на нее Альфонс.
— О да, это мне знакомо! — Мари попробовала обратить все в шутку. — Особенно ты ее губишь, когда три недели подряд спишь по три часа в сутки, потому что так много нужно сделать, и сводишь себя с ума, над какой-то проблемой, и…
— Вот поэтому тебе нужен хороший муж.
— А тебе — жена!
Они оба смущенно улыбнулись, как будто им было лет по пятнадцать, и Мари подумала: «О боже мой, он что, вчера говорил серьезно — про кольцо?! Мне даже Кит предложения не делал!»
Ал втянул носом воздух.
— Жаркое пригорает! — страшным голосом воскликнул он.
Они кинулись спасать жаркое, столкнулись лбами над сковородкой и рассмеялись.
Некоторое время спустя, когда они уже дружно уплетали спасенное мясо, Альфонс заговорил о делах. Начал он с того, что спросил Мари, не была ли она знакома с пропавшими детьми или их родителями. Мари, разумеется, ответила, что была.
— Они втроем все время играли: Грета, Курт и Альберт. Уж не знаю, почему они так сдружились… Грета и Курт, по-моему, потому что они оба сироты и живут вместе с родственниками. А уж как Альберт к ним пристал — понятия не имею. Только они друзья не разлей вода. А со мной они подружились сразу, как только у меня Квач появился. До этого они меня не очень уважали… ну, как и все деревенские ребятишки. Меня, собственно, маленькие дети раздражают, поэтому я никогда не могу заставить себя быть с ними приветливой. Но вот Грета как-то подобрала Квача… он лапу сломал, его хозяева хотели утопить, а Грета не дала… Ветеринара тут нет, надо в соседнюю деревню ехать, поэтому она принесла щеночка мне… Ну, я и понятия не имела, выйдет ли у меня что-то, но попробовала… как ни странно, вылечила. Думала, что Грета Квача заберет, как только он выздоровеет, но этот паршивец отказался уходить… Так с тех пор и живет. А Грета и мальчишки приходят его навещать… а, вот еще один пункт, который у этой троицы есть в общем: они все очень любят собак, а их родственники — нет. Так что собаки им не светят… Какая ирония судьбы! Я-то как раз к собакам равнодушна…
— А Курт и Альберт — это те мальчишки, что вчера вертелись у нас под ногами?
— Да, именно, — Мари кивнула.
— А пропавших звали… Петер и Михаэль?
— Да.
— У Петера есть брат-близнец… Курт. Это случайно не ваш Курт?
— Нет конечно! — махнула рукой Мари. — Я пятерых Куртов знаю только в этой деревне… у пропавшего мальчика фамилия была Кройтер, а у моего — Танненбаум. Но пропавшего я тоже немного знала… точнее, обоих близнецов. Про них никогда нельзя было точно сказать, кто из них кто. Сущие бесенята. Не знаю уж, как их мать различала. Совершенно одинаковые…. А нет, вру! У одного родинка была на левой щеке, а у другого на правой. Только вот я никак не могла запомнить, у кого на какой.