Жест Лицедея
Шрифт:
— Эй! Не дури! Я — Весериус! — резко произнес Сеймур.
Эти слова тут же встряхнули меня. До меня в один миг дошло: магистр великим везением оказался рядом с нами на тонком плане и вошел в мертвую тушку азиата.
Одновременно с осознанием этого я заметил, как тело Троцкой начало подавать признаки жизни. Она шевельнулась, открыла глаза и приподняла голову.
— Не вздумай по ней ебн…уть! Там твоя Ирина! Успел я ее перехватить на отлете к небесам, — скороговоркой пояснил магистр.
— В смысле, Ирина? — я с опаской глянул на второй пистолет на пояске Троцкой. Заряжен — нет?
Троцкая привстала,
— Ах, да, забыл. Ты же у нас тупой. Объясняю на пальцах, — Сеймур-Весериус поднял один палец, загораживая собой Троцкую. — Первое: благодаря моим стараниям Ирина после смерти не успела отправиться к Перуну. Ясно, да? — он поднял второй палец. — Второе: я ей предложил занять тушку Троцкой. И третье: она согласилась, — он поднял третий палец. — Что неясного?
— Саша, он врет? Разве наша мама умерла? — Наташа с трудом поднялась на ноги.
— Нет, Наташ, очень похоже, что он не врет, — я снова взял сестру за руку, на этот раз крепче, чтобы она по непониманию не наделала глупостей.
Вместе мы сделали несколько шагов по проходу в сторону раскрытого саркофага. Наташа настороженно поглядывала на Весериуса, тут же посторонившегося, давая проход ведьме. И едва сестренка увидела распростертое тело Ирины на полу, то вскрикнула и бросилась к ней.
— Наташ! Наташенька! Я теперь здесь! — подала голос Светлана-Ирина. Кое-как она смогла подняться, опираясь на постамент саркофага. Ее ноги и руки дрожали — видимо последствия электроразряда.
Наташа плакала, сжав кулачки и не обращая внимание на воззвание бывшей Троцкой. Наверное, так и должно быть. Слишком мы прикипаем душой к зрительному образу любимого человека. Как же потом трудно принять новую реальность!
— Наташенька! — я обнял ее сотрясавшуюся от рыданий, и когда она стала реже всхлипывать, объяснил еще раз: — Мама умерла в этом теле. Ее убила Троцкая за несколько минут до твоего прихода. Но магистр Весериус — я тебе уже рассказывал о нем — помог маме занять тело Троцкой. Теперь она здесь. Успокойся! Мама с нами, и ей уже ничто не грозит.
— Наташ… — Ирина в новом теле подошла к дочери и обняла ее.
Я опасался, что сестренка сейчас психанет и случится что-то опасное со стороны ведьмочки, но нет… Она обмякла, и позволила новой Ирине себя обнять, и потом уже плакала, прижавшись к ней.
Ну вот, вроде бы наступило какое-то понимание очень сложных для восприятия вещей. Когда Наташа немного успокоилась, я сказал так:
— Давайте договоримся с данной минуты этого, очень любимого нами человека, — я взял новую Ирину за руку, — мы будем называть Светлана Григорьевна Троцкая, — и прерывая, возражения Наташи продолжил: — Никто не должен знать, что в этом теле находится наша Ирина. Особенно осознай это ты, Наташа! Очень важно привыкнуть, называть ее именно Светланой, хотя мы втроем знаем правду. Давайте договоримся, что эту правду будем знать только мы! Только мы! — подчеркнул я. — Если кто-то из окружающих заподозрит, что в этом теле вовсе не Светлана, то такая опасная весть может докатиться до Троцкого-старшего, и тогда нашей Ирине Львове будет грозить опасность.
— Ого, слышу разумные мысли, — отозвался Весериус.
— Наташ, ты поняла? — спросил я.
— Я постараюсь… Если смогу привыкнуть, — она кивнула. — Но это так дико.
— Сначала «люля», а потом «Лавлик», — не задумываясь ответила та.
— Лаврик! — ведьмочка, резко повернулась, ища взглядом весса.
Он появился на ее зов, засеменил к ней, едва переставляя ноги. Обессиленный, но живой.
— Наташ, еще раз, — вернулся я к прерванному важному разговору. — Ты постарайся называть новую Светлану именно Светланой. Ты же сильная ведьма и должна лучше других смыслить в таких вещах, как перемещение душ и игры со смертью. Пойми, это очень важно. А это тело, — я ткнул пальцем в азиата. — Мы будем называть Весериусом. Можете познакомиться теперь очно. Раньше о нем вы были лишь наслышаны.
— Малыш, я не собираюсь задерживаться в столь неинтересной тушке, — рассмеялся магистр. — Нахрена мне, когда вокруг столько интересных дел. Дел на тонком плане — я люблю быть там.
— Считай, что это отпуск или наоборот командировка. Ты нам сейчас очень нужен. Хотя бы на пару дней, а? — попросил я. Он мотнул головой, и тогда я пустил в ход важный козырь: — Не будь мудаком, чертов Хранитель!
— Хорошо, чертов высерок. Но ради этих милых дам, а не ради тебя, — нехотя согласился магистр. — На пару дней — не больше.
— Спасибо, магистр Весериус! Мы будем очень рады вам. В нашем доме я постараюсь сделать для вас все, чтобы вам у нас понравилось, — сказала Светлана. Тут же ее взгляд нацелился на мертвое тело, принадлежавшее графине Разумовской. — Не представляю, что теперь делать со мной мертвой. Так странно это видеть! Есть хоть какие-то соображения? У меня голова кругом!
— Светлана, это всего лишь тушка. Немного не привычно — не более, — отмахнулся магистр. — А что делать — вообще смешной вопрос. Все это не более, чем бытовые мелочи. Тушку погрузим в карету, отвезем в «Велесов Указ» или другую похоронную гильдию. Маги и жрецы займутся телом, а мы своими делами. Да, кстати, тело будет сложновато донести тело до кареты — здесь не близко. Но это тоже решаемо: есть у меня в арсенале подходящая магия — тушку облегчим раза в три-четыре, на Сашу погрузим — он донесет. Вы, уважаемые дамы, аккуратно соберите все изъятое из тайника. Главное, не упустите ничего.
В наш московский дом мы попали лишь за час до полуночи. Устали невыносимо: от дороги, нервотрепки, лавины непростых мыслей и навалившейся кучи дел. Пришлось помотаться по Москве. Сначала к хозяину «Муромца» — долго ему объясняли, втюхивали заранее подготовленную версию о разорителях гробниц. Якобы мыс неожиданно напоролись на кладбищенскую банду. Схлестнулись с ними как раз в момент, когда вскрывали склеп Трубецких. И вышло так неудачно, что они перебили враз всех наших телохранителей и застрелили графиню Ирину Львовну. Владелец «Муромца» только увидел тело Ирины с пулевой дыркой в лобике, едва не заорал от охренения. И итоге кое-как до него дошло, что все плохо, и его трое бестолковцев, посланных с нами утром, уже никогда не вернуться. Так сказать, сгорели на работе. При чем Яков Самознаков в самом прямом смысле — у входа в склеп его обугленные кости.