Жесткая Мужская Проза
Шрифт:
Этот коньяк и пойдёт в качестве отходной. Пожарные народ не привередливый, и от конины не откажутся, лишь бы не упились. Облачко так ни чего и не поняло, а ему и не надо.
И вот я валяюсь, подложив руки под голову, на койке, уже она у меня не самая любимая, перевёл взгляд на самую любимую, сразу от книжки своей оторвалась, смотрит вопросительно, мол, чего тебе. Отвожу взгляд в окно, пускай учит, старается. Опять уткнулась в книгу, шепчет что-то по латыни. И сколько она языков знает и латынь эта, и английский, и французский, и ещё там какие-то,
Я вот специалист по системам управления сидим с Володей в секретной лаборатории, собираем их, налаживаем...
А ведь человек, тоже система управления, вот сидит за столом система, для каких целей она создана, какие её возможности? Не буду на неё смотреть, нечего отвлекать совершенство.
Может, мы поступаем с собой, как тот чудак, что, увидав на экране телевизора картошку, тащит его на огород и закапывает, в надежде получить урожай? Кто мы телевизор, или картошка? Правильно ли используем? На всякий пустяк норовят написать инструкцию по использованию. А на человека, есть инструкция?
Вон, Катерина, уверена, что она личность высоко духовная, книжек гору перечитала, в театре и опере разбирается... А на мои слова, что в своё время и театр и оперу воспринимали как бесовской разврат, сердится, начинает рассказывать о предназначении высоко искусства в совершенстве личности. Я с ней ни когда не спорю. Утверждение, что "в спорах рождается истина", на мой взгляд, абсолютно не верное. На вопрос, а что такое совершенство личности, Катя начинает рассказывать штампами из прочитанных ею умненьких книжек. Попробуй, поспорь с совершенством?
А мне кажется, что-то тут не так с этой духовностью. Я инженер, для меня важны чётные параметры системы, количество и чувствительность датчиков, алгоритм, с уравнением, в которое подставляются данные датчиков, и получается решение, которое направляется на исполнительные приводы. И система отрабатывает, достигается цель. А если цель не понятна. Пускай датчиками, более менее, ясно, это зрение, что там ещё слух, осязание да вкусовые рецепторы... А дальше, попадают данные с датчиков... Куда? По какому алгоритму обрабатываются?
Смотрю, как Катя обхватила голову и всё шевелит губами, повторяя что-то. Вон зубрит чего-то. Опять оторвалась, смотрит вопросительно, поднялась, прилегла около меня:
– Ты о чём думаешь?
– прижалась.
– Да так.
– Что-то чисто по-женски?
Я хмыкнул, это наша с Витьком кодовая фраза, которую используем в случае, когда не хотим, кого-то посвящать в свои дела:
– Да нет, о системах управления размышляю.
– Умненький мой: - замурлыкала прижимаясь.
– А ты совершеннитькая моя. Иди, зубри, а то получишь неуд.
– Не хочу. Устала. Пошли, пройдёмся.
Это мысль, конец мая, красота ненаглядная, сидеть дома грех. От полигона для финишного испытания системы я отбрехался. Убедил Володю, что я там и не нужен, он всё лучше меня знает. Золотые прииски манили меня больше чем полигон.
Пошли гулять с Облачком-тучкой.
С утра иду на последнее дежурство. Страшное слово - последнее, надо бы использовать слово, которое предполагает какое-то будущее. Крайнее дежурство? Да плевать. Какое бы оно не было, на пожарку я, на жаль, больше не приду. После практики дипломная работа, лагерные сборы, диплом и самостоятельная жизнь специалиста... Эта страничка жизни переворачивается, открывается новая глава.
Но так получилось, что это дежурство и впрямь чуть не стало последним.
Начало первого ночи, ревёт сирена - тревога! Прыгая через бордюру, Неживенко, водитель нашей машины гонит машину на полной скорости.
– Чего там?: - Козак наклоняется к Карандашу.
– Хреново!
– повернулся к нам Карандаш: - На станции оборвался контактный провод, прожёг цистерну с жидким пропаном! А она в середине целого эшелона.
Ни хрена себе! Боже спаси нас! И помилуй! Хуже только пожар на нефтебазе, там без жертв очень редко обходится.
Уже на подьезде слышен рёв реактивного двигателя, стоит зарево на пол неба, и бухи слышны и бахи. Неживенко сразгону пробивает жиденький бетонный забор, гонит через пути, прыгаем по рельсам до потолка,
Мы подъезжаем первыми, ещё ни кого. Вылетаем, разматываем рукава, каждый без команды знает, что делать. Сейчас главное непрерывно поливать ещё целые цистерны, что бы хоть чуток охладить.
Стоит страшный рёв, но работаем, каждый чётко знает свои обязанности. Карандаш хлопает меня по плечу, что-то орёт, показывает на железнодорожника стороне у стоящего вагона. Я бегу к нему, а Карандаш уже что-то орёт Козаку, вмести бегут туда же.
Из криков и жестов понимаю, надо срочно расцепить состав, отогнать живые цистерны, а то такое будет...
– Но как их расцепить?
Железнодорожник показывает на какую-то железяку на сцепке, хватает её: повернуть на четверть оборота в любую сторону и вынуть. Демонстрирует несколько раз. Понятно, Карандаш показывает мне на один конец горящей цистерны, Козаку на другой... Вынимаю топор и бегу, что мочи. Мужики прикрывают из лафетного ствола, с дуру бьют в спину, сбивают с ног... Ну, я им припомню... Вскакиваю... Жар...Рёв...
Господи, только б не взорвалась, только б не взорвалась... Пока я там буду расцеплять.
Смотреть на цистерну не возможно, жар и ослепительное пламя реактивной струёй бьёт из бока на огромную высоту. Разлетаются брызги жидкого газа и тут же взрываются, взлетая клубами пламени.
Влетаю к сцепке, бьюсь головой, трещит толи каска, толи моя голова. Где эта железяка..? Бью по ней топором, раз, другой, есть четверть оборота... Со всей силы бью, вылетает... Бегу вдоль эшелона, в сторону тепловоза, подальше от горящей цистерны. Ни кого не вижу, но махаю рукой - готово, расцепил! Кому надо заметят. Тлеет боёвка, чувствую горит всё тело, слезятся глаза.