Жесткая рекогносцировка
Шрифт:
Приятели мои по плану выходного дня и ввиду вечернего времени были уже в норме пьяными и потому бесстрашными. Несмотря на мои протесты, пошли «наводить мосты» с дежурной службой отдела (а просто подушки через решетку не пролазили — остальное кое-как протащили).
Вернулись они спустя пару минут, с ошеломляющим известием: входная дверь заперта, тишина, и вообще, кроме нашего помещения, в отделе нигде нет света! Короче, отдел закрыт, все ушли на фронт. Определенно, все-таки есть какой-то особый флер в этой специфической безалаберности провинциальных учреждений...
Утром
— Ну что... Не получится у нас Анвара за ж... взять, — скучным голосом сообщил Андрей Иванович. — Я детально навел справки, так что... Короче, он уже из той категории, что у нас не сажают. Или если сажают, то по очень высокому указанию, целевым решением... Гхм...
— И что теперь?
— Что теперь? Да вот, думаю — что теперь... — Андрей Иванович задумчиво смотрел в окно, постукивая пальцами по столу. — Это ведь Анвар для меня недоступен. А ты у меня вот где, — моему взору тотчас же был явлен небольшой крепенький кулачок. — Как говорится, со всеми потрохами!
— Да уж... — согласитесь, не очень утешительное заявление. — Ну и как мы теперь?
— Как мы теперь? Гхм... Знаешь, ты ведь у меня один такой — от Москвы работаешь (интересно... Люда давеча примерно то же самое сказал. Нет ли в этом какой-то связи?!)... Порошок у тебя хорошего качества... Опять же, врач — вон, журнал вел... Идиот, блин...
— И?
— Ну что — "и"? Усадить тебя — проще простого. Но практического смысла в этом я не вижу, хоть убей.
— Я с вами категорически согласен! — горячо поддержал я. — Очень правильная мысль!
— Да еще бы ты был не согласен. Выглядишь ты как нормальный маменькин сынок. Думаю, тюрьма для тебя — хуже смерти.
— Удивительно верное наблюдение!
— Ну так вот... Я сюда пришел в 2003 году. И все это время борюсь с торквеловской наркомафией. А до этого работал в местном ОБНОНе. И также боролся с ней же...
Тут Андрей Иванович вычленил в моем взгляде вотум недоверия и счел нужным поправиться:
— Ну, скажем так: пытаюсь бороться. У меня, между прочим, работа такая: борьба с незаконным оборотом наркотиков.
— Я в курсе.
— Ну так вот. Несколько человек мы посадили, но это все — «ноги». Разобраться — несчастные люди, типа твоего Зверева, который не сегодня-завтра помрет... Мм-да... Ну, одного барыгу усадил, было дело...
— Да, работа у вас — не позавидуешь...
— Ладно, это все туфта, тебе это не обязательно. В общем, получается такая штука. План по сдаче психоактивных веществ я выполняю и даже перевыполняю. Но в числе прочей статистики есть такая дрянь, как соотношение количества учтенных наркозависимых и количества смертей от употребления наркотиков на душу населения. Занижать не можем — это не по нашей теме, это местная медицина считает. И тут у нас полный провал.
— Что, все так плохо?
— Да уж, хуже некуда. Процент этот зашкаливает за триста от нормы! Прикинь? Это закрытая статистика, не всем доступно... Короче, получается парадокс. На территории города нет ни наркомафии, ни хотя бы даже одного нормального, полноценного дилера-барыги. Все рядышком, в Торквелове,
— Так рядом с ними нет такого гадюшника, как наше Торквелово.
— А кого это волнует? Есть статистика. А есть люди, которые отвечают за конкретный участок работы.
— Да, печальная история...
— Еще бы не печальная! Знаешь, почему меня не гонят за такую статистику?
— Почему?
— Потому что начальство в курсе всех дел и все прекрасно понимает. А сделать никто ничего не может: у этой торквеловской мафии очень сильные покровители. Везде все схвачено и подмазано. Вон, особняки у них там по десять «лимонов» баксов, все знают, на какие доходы, и никто даже пальцем не шевельнет... Мне только выговоры лепят за статистику да сочувствуют: давай работай, мы все понимаем! Но извини — в квартальном приказе мы тебя опять накажем...
— В общем, я так понял, что вы торквеловских ребят за это сильно не любите.
— Не люблю?!!! Хм... Да уж, точно, — не люблю. Так не люблю, что спать не могу. А не люблю в основном не за сам факт принадлежности к наркомафии, а за жадность, неряшливость и неразборчивость. Системы нет. Даже и не пахнет. Торгуют всем, что под руку подвернется: в диапазоне от «пластилина» и ханки до «белого китайца». Этот «китаец» — вещь вообще редкая, так и не разобрался, где достают. Одно хорошо — он в обороте нечасто появляется. А все остальное дрянного качества, и им плевать, как там будет чувствовать себя их клиентура на территории соседнего города. Пусть, типа того, хоть все разом сдохнут, все равно к нам две области ездят за «товаром». Мысль уловил?
— То есть!.. Гхм... В общем, я так понял, что моя методика индивидуального подхода к пациентам вам импонирует...
— Но-но! Ты шибко-то не воображай. «Импонирует»! Скажем так: тебя спасает твоя аккуратность и некоторым образом, как ни странно, твоя глупость. Надо же — амбулаторный журнал... Хе-хе...
Андрей Иванович достал из сейфа папку с надписью «оперативное дело» и древний «поляроид».
— Ну-ка, сядь ровно. Улыбаться не надо — птичек не будет...
Через пару минут моя синюшная фотография с красными глазами (как у Терминатора в одноименном фильме) уже красовалась на чистой анкете, а передо мной на столе лежали формализованные бланки, которые, как я понял, надо будет сейчас же заполнить.
— Позвольте... А что мы собираемся делать?
— Писать явку с повинной.
— А разве вы меня не...
— Это обязательно. Страховочный материал.
— Страховочный... Эмм...
— Для меня страховочный. Я тебя отпущу безо всего, а ты потом отопрешься — знать не знаю, ведать не ведаю. Такое случается, так что надо подстраховаться.
— Понятно... А эти бланки зачем?
— А потом оформим тебя как сексота на подписке.
— Как кого?!
— Секретного сотрудника. Сокращенно — сексота. Я тебе уже и оперативный псевдоним придумал — «Бубка».