Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Во свидетельство того... дан ему сей пас за нашею печатью в обозе при Днестре августа — дня...
Огромное потное облако стелилось по земле. Оно медленно ползло на северо-восток, вздымая дорожную пыль и тучи полевых насекомых, пугая зверей и птиц, разбегавшихся и разлетавшихся при его приближении!
Облако было пешим и конным войском. Конное, поуменьшившееся и истощённое, тащилось едва ли не со скоростью пешего. Царь с гвардейскими полками поспешал в голове облака, то отдаляясь от основной массы войск, то замедляя ход.
Армия переправилась через Прут, прошла спорною
Возвращение было безрадостное, но и беспечальное. Кои уцелели в походе, благодарили Бога за милость — сызнова прибиться к родным берегам. Царь, приказавший при предмирной конфузил пожечь свою карету, теперь об этом жалел. Он часто удалялся в карету царицы — там ему покойно спалось, особливо днём. Хотелось выспаться за всё время беспокойства — оно было долгим.
Пётр возвратился к своим обычным занятиям. Писал письма, читал письма, увлёкся шаховой игрой — с Феофаном, Кантемиром, реже с Головкиным: слаб был канцлер. Более всего жалел об утрате токарного станка: за точением дерева славно думалось, радовались глаза и отдыхала душа.
Странное дело: более всего отчего-то царь опасался козней короля Карла — козней непредвидимых, а потому и казавшихся опасными. Шведский король занимал в его мыслях и разговорах непомерно много места.
«Господин подканцлер, — писал Пётр Шафирову, — писмо ваше получа, ответствуем, что посылка чрез Полшу короля швецкого не весьма безопасна, чего для, ежели так состоитца, то мы за благо разсудили нашему войску при Полонном содержатца для страху поляков и быть до тех пор там, пока король швецкой пройдёт смирно до Померании. А ежели пойдёт в Царьгород подлинно, то дайте знать писмом своим фелтьмаршалу и по том или по другому окончанию прохода оной тотчас пойдёт в Киев. Також на время бытия у Полонного и другая есть две нужды: первое, чтоб людям от такова труднова маршу отдохнуть; другое, что в Чернигове подлинно явился пест...»
Пест, либо моровое поветрие, либо моровая язва, означал, как правило, чуму. Она наводила на людей больший страх, нежели татары. Стало быть, Чернигов придётся обойти стороной — изнеможённой предшествующими перипетиями армии это в тягость.
Король шведский был для царя ровно тот пест. Тем паче что известия об его движениях были весьма смутны. Главным источником были донесения Шафирова и младшего Шереметева, находившихся в что ни на есть самой турецкой гуще. Они писали наперебой, дабы удовольствовать старого фельдмаршала. Письма были адресованы в основном канцлеру Головкину, ибо он был главою Посольского приказа.
«Сиятельный и высокорожденный граф, — писали Шафиров и Шереметев, — превосходительный господин канцлер... чтоб мы в том не имели сумнения, чтоб они, турки, какое намерение к нарушению мира или к начатию какой ссоры имели, ибо как крайней везирь, так все вкупе везири и паши мир содержать склонны. И хотели о том о всём донесть везирю, учинить мне о том подлинную резолюцию. Мы их спрашивали, что ежели король швецкой тем доволен не будет и с таким канвоем ехать не похочет, что они намерены с ним учинить? Они сказали, что везирь конечно положил так, что взять его и отвезть с собою в Царьград и оттуды до его морем спровадить...»
Царь был огорчён: всё-таки в Царьград! Король там непременно напакостит! Неужто многоопытному и ловкому Шафирову не удастся каким-нибудь
Но Шафиров как ни старался, ничего отвратить не мог. Это с непреложностью явствовало из его донесений.
В обозе был князь Димитрий Кантемир — лучшего советника по турецким делам трудно было сыскать. Он был призван, и Пётр стал допытываться:
— Может ли король Карл, будучи в Царьграде, заворот нашим делам содеять?
— Сколько я знаю нравы дивана и султанского дворца, короля примут с вежливыми почестями, однако при этом соблюдут свой интерес, — отвечал Кантемир. И, уловив беспокойство царя, продолжавшего опасаться Карловых интрижеств, прибавил: — Султан и визирь постараются поскорей выпроводить короля — он для них источник трат и беспокойства. А ни того ни другого они терпеть не могут.
— В самом деле, — подхватил Головкин, — взять-то им с него нечего, а союзник из него хреновый.
Однако Пётр так и не успокоился, зная беспокойный и напористый характер шведского короля. Однако тема эта на время была отставлена.
Тем временем, пользуясь явным расположением Петра и не желая отлагать решение своих нужд в долгий ящик, тем более что стало известно об отбытии царя от армии, Кантемир подал Петру пространное прошение. Оно было основано на предварительных обещаниях царя и состояло из семи пунктов.. «Дабы ему, господарю, боярам и прочим офицерам определить место, где жить, и дать ему, господарю, в Москве двор с каменными полаты, другой загородной и на пропитание дать бы вотчины в добрых местах; и где его пребывание будет, чтоб был гарнизон российской...» Говорилось в прошении и об издержках, которые претерпел господарь в походе, и о том, чтобы служиторы его и крепостные были б уволены от всяких податей, и о посылке сыновей его в знатные городы и иные христианские страны для обучения языкам и наукам... «Быть бы ему, князю, в милости царского величества и титул светлейшего князя он и наследники его да содержат. И естли впредь Волоское княжество будет под державою его царского величества, чтоб кроме его самого и наследника его, иной никто не был допущен».
Позаботился бывший господарь, а ныне просто князь, и о тех, кто последовал за ним в добровольное изгнание. «Чтоб народу волоскому, которой ныне за веру християнскую принуждены оставить отечество и едут в государство Российское, которых числом мужеска и женска полу болши 4000 душ, определить на житьё ис каких слобод или маетностей».
Широко размахнулся Кантемир! Особенно много благ истребовал для себя и колена своего. Но царь его и не подумал укоротить. А пока в резолюциях своих удовольствовал так: «Дом и деревни ныне в Харькове даютца, а к тому будут приисканы более». Ибо заглазно Пётр не мог определить, сколь можно по прошению устроить.
— Дам указ Сенату, дабы всё разрешил ко всякому удовольствованию, — заключил он. — Ни ты, князь, ни бояры твои, ни холопи обижены не будут, а детки тем паче.
И царь погладил Кантемира по голове, как гладят послушное дитя, как гладил он свою любимицу дочку Лизавет, Лизхен, Лизочек, которую повелел послать встречь ему в Ригу.
Пётр был благодушен. Было отчего: пришло известие из Царьграда: шесть дней кряду из всех оружейных мест и крепостей в городе, за городом и близ него трижды из пушек палили. И между турок великое веселие царило — так праздновали мир. Первый султанов стольник отправился к визирю со знатными подарками от султана. Да и самого султана поминают на всех перекрёстках яко г а з и — победителя.