Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Хор мягко выдохнул:
— Слава, слава, слава!
Варварское всевоинство, доносят конфиденты, уже собрано под зелёные стяги пророка, а царь только принялся собирать своё. Там, за стенами соборными, заколели его царские полки — Преображенский и Семёновский, ждут освящения стягов и хоругвей. Под их святой обороной — марш-марш! — в поход на юг, все на юг, к широкой реке Дунаю, в земли дальние, манившие и страшившие.
Он-то, царь, войны не страшился. Он был весь сложен для брани и неустанного движения, он был человек военный, человек походный. Но прежде всего — го-су-дар-ственный. Страх, испытанный в отрочестве, в юности, был смыт без остатка военными потехами, смертями близких, кровью вражьей и бунтовщицкой,
Это всё осталось позади. И Полтава осталась позади [3] . Она его вконец освободила, развязала те малые завязочки, что ещё остались где-то там, изнутри. Полтава дала ему ту лёгкость и свободность, ту полную уверенность в себе, уверенность всеконечную, которую прежде он в себе не испытывал. Пришло понимание, которое сродни откровению. Он знал, что одержит викторию в войне с турком. Он был в том непоколебимо уверен...
Возглашал Стефан:
— Сии в колесницах многих и на множайших конех, мы же людии Твои, во имя Твоё призываем ныне и вопием: спаси ны, Владычице. Крепость и силу даяй немощным и рог возносяй рабов Твоих, Христе, верному Твоему воинству, на варвары враги крепость подавай рождшею Тя. Воинство варварское, собрашееся от язык безбожных, огнём и зрящее и дышущее, радуется о убийствах и закланиях и брань совоздвйзает, Твоим рабам, Владычице, помози.
3
…И Полтава осталась позади. — 8 июля 1709 г. под городом Полтава русская армия под командованием Петра I разгромила шведскую армию Карла ХII. Полтавское сражение привело к перелому в Северной войне (1700—1721) в пользу России.
И снова хор выдохнул:
— Сла-ва!
«... А ведь султан там, в землях своих, среди своих рабов, — продолжал размышлять Пётр, ибо мысль его витала в далёких пределах. — И всё ему сподручно: и огневой припас, и амуниция, и солдатский харч, и конский корм... У меня же там союзники шаткие, можно ль станет на них положиться?»
О коне задумался он. Солдат выдюжит всё, ремни варить станет, кору собирать, мало ли что... А конь в бескормицу падёт. Коли трава выгорит, что в тех жарких странах не в редкость, то фуражу не запасти... Солдат да конь — опора войны. Конь обоз тащит, пушки, кавалерию... Не ровен час — и собою солдата прокормит... В столь дальние пределы не можно без коня. Сказано: добрый конь подо мною — и Господь надо мною...
Есть союзники, есть — Божьим соизволением. Господарь молдавский Кантемир, валашский — Брынковяну да и иных единоверных — сербов, болгар, черногорцев.!. Все сулились стать под его, Петрову, царскую руку, подъять меч за веру Христову.
Посулам, впрочем, цену знал — особливо коли посульщик за тридевять земель. Нет, надобно на себя, только на себя уповать, приготовления произвесть с основательностью да с осмотрительностью, двигаться с поспешанием, однако в движении скором не обессилить солдата...
— Меч излей, Чистая, и заключи всех сопротивных ныне на ны борющих врагов: побори враги крепостию молитвы Твоея, — просил неожиданно напрягшийся голос. — Лук медян соделай людей Твоих верныя избранныя мышцы: и препояши их силою и крепостию, пренепорочная, с небесе подая им силу... да не варварстии языцы накажут нас... Миру спасительница, Царица воспетая, град сей сохраняй... взятая горькаго пленения и нашествия избави...
— Слава! — возгласил хор, и облачко дыхания, словно некий дух, порхнуло над ним. Колебнулись свечные язычки паникадил, будто выполняя условленный экзерцис, и снова стали в ровный строй.
Медленно истаивали свечи, столь же медленно двигалась служба. Высокопреосвященный Стефан, воздев
И царь продолжал думать о нём. Более чем когда-либо он нуждался в духовной опоре, он, привыкший во всем опираться на мысль и волю свою, превозвысивший все свои желания.
Ныне же слабое смущение запорхнуло в его душу и, мало-помалу разгораясь, поселилось там. Нет, не призрак войны то был: война казалась ему привычным и достойным занятием государя, принуждённого отстаивать либо расширять свои пределы... Воинская сила была единственной опорою в любом споре. Сила надобилась ему и в этой войне, которой, впрочем, он не хотел. Не хотел об эту пору: годов эдак через десять взялся бы. Ради утверждения России на морях южных: на Азовском и Чёрном. Ныне же со шведом ещё не развязался.
Будущее виделось ясно: чрез моря — флот российский, чрез него — могущество военное и торговое, приращение мануфактур. Бегут корабли под российским флагом из моря Белого в море Балтийское, а оттоль в Европу и таинственную Африку. А ещё — бегут корабли по Волге-реке в море Каспийское, а оттоль к персианам и иным народам веста торг. А ежели по Днепру да Дону в море Азовское, а оттоль в Чёрное море путь пробить...
Ради сего старался: завязывал союзы с государями, строил флот, покровительствовал ремёслам да художествам. И укреплял армию — она в единой связке с флотом. Созывал отовсюду умелых воинских людей, генералов, адмиралов, офицеров и капитанов да своих посылал за наукою к иноземцам, денег на то не жалея.
Обилен плод. Побит устрашавший Европу Карл шведский, отсиживается теперь в турках, опасаясь возвращаться в своё королевство, строя планы отмщения с опорою на турка. Должно быть, там, в полуденных странах, и может решиться их спор. Но сколько для сего надобно трудиться...
Служба под сводами храма едва касалась ушей царя — заботы были от неё далече. Однако же читали «О царе и воинстве его».
— Божественной Твоею силою, и враги его предавай подручники ему... иже царю и пророку Давиду крепость давый на сквернаго онаго Голиафа, и вконец его погубивый: иже угодником Твоим Моисеем род Еврейский свободивый от горькой работы, и Фараона непоборимою Твоею силою и крепкой Твоею рукою со всевоинством потОпивый, и отславый его глубине моретей... Сам и ныне Царю славы, низпошли от святаго жилища Твоего, от престола славы царствия Твоего столп световидный и пресветлый в наставление и победу на враги видимые и невидимый Державнейшего и Святейшего моего Самодержца и укрепи его десною Твоею рукою, такоже с ним идущия верныя рабы и слуги: и подаждь ему мирное и немятежное царство... и разругай вражды и распри восстающих на державу его...
Последние слова владыка Стефан произнёс без достойного напора. Но протодиакон густым басом исправил оплошку:
— Ты бо еси Царь мира и Спас душ наших, и Тебе славу воссылаем, Отце и Сыну и Святому Духу ныне и присно и во веки веков, аминь!
— Слава, слава, слава! — грянул хор.
«Эх, укоротить бы Стефана», — с тоской подумал Пётр. А ведь ещё предстояло выстоять Образ отрицания сарацинского, то бишь турецкого зловредного нечестия.
Вопрошал высокопреосвященный:
— В-первых, вопрошаю Тя: аще отрицаешися всея богопротивныя турецкия веры и всего их скверного мудрования...
Клир скороговоркой выпевал:
— Отрицаюся всея богопротивныя турецкия веры и всего их скверного мудрования.
— Отрицаешилися Мехмета, его же турцы яко Божиего апостола и пророка чтут, и проклинавши ли его яко диавольского, а не Божияго слугу и лживого пророка?..
Далее шло отрицание Ресулла и Алия, зятя Мехметова, и Хасана и Гусейна, сынов его, и Абубекира, и Омера, и Талхана, и Абупакрина, и Саду кина, и Зупиира, и ещё многих с именами похожими и звучными.