Жестокая конфузия царя Петра
Шрифт:
Позади всех низко кланяется статная пригожая женщина, среди толстых, желтолицых да обрюзглых как маков цвет. На округлом белокожем лице с носом несколько вздёрнутым, но соразмерным — глаза с поволокой да с посверком; высокую грудь колышет частое дыхание — то ли от волнения, то ли от спешки.
Пётр обошёл всех, приблизился к ней, наклонив голову. Он улыбался:
— С добрым свиданьем, Катеринушка.
Макаров тотчас догадался: это она, Катерина, главная ныне царёва полюбовница [7] . Он
7
...она, Катерина, главная ныне царёва полюбовница... — Имеется в виду будущая императрица всероссийская Екатерина I Алексеевна (1684—1727). Дочь литовского крестьянина Самуила Скавронского. В Мариенбурге лопала в русский плен и вскоре стала фактической женой Петра I. Церковный брак оформлен в 1712 г.; в 1724 г. состоялась коронация.
Премного о ней толковали. Будто происхождения она низкого, простая служанка у пастора в Мариенбурге. Была-де замужем за шведским трубачом, оттого одно из прозваний имела Трубачёва. Тот же сгинул неведомо куда. А служанку пасторскую полонили как добычу. Будто перебывала она во многих руках — и у Боура, и у Шереметева, и у Меншикова. У него-то и увидел её царь. И позарился.
Пришлась она ему всею своею статью: сердечностью и красотою, женской силой и телом крепким и упругим, уменьем отдавать себя всю — полнотой слияния.
Царь Пётр был из женолюбов — об этом все знали. И в постели у него разных женщин и девиц не мало перебывало. Никакой то не грех: плоть-то жива, естества не задавишь, не укротишь, коли наградил царя Господь жадной мужской силой.
Но на Катерине, сказывали, царь словно бы споткнулся да остановился. Известно: ничего ни от кого утаить нельзя — ни в царских хоромах, ни в холопьей избе. Люди всё видят, всё подмечают. Заметили и царёво увлечение. Осудить — не осудили: можно ли. Но губы поджимали: дескать, царю пристойно не с простой служанкой спать, а с боярышней либо с дворянкой. А уж лучше всего — с иноземной принцессой, коли он столь слюбился с иноземцами.
Эвон сколько достойных невест на Руси, красавиц писанных — только пальцем шевельни. Царю бы жениться как положено — с колоколами. Первую-то жену Авдотью заточил в монастырь, стало быть, грех сей и прикрыть надобно. А он с простыми бабами амуры закручивает, да ещё у всех на виду. И успел-де с Катериной-служанкой двух дочек прижить...
Так-то оно так. Но не мог не признать Макаров, что хороша Катерина, истинный Бог, хороша! И ежели представить её рядом с царём да в платье царском, то чем не царица. Он бы одобрил выбор своего повелителя... Но ведь простая служанка! Как тут быть?
В услужении она у Натальи Алексеевны, царевны, любимой и единственной царёвой сестрицы. Наталья, стало быть, ездит за порфироносным братцем, а Катерина с нею безотлучно. И с ним, вестимо.
«Вовсе не случайно определил царь полюбовницу свою к царевне, — смекнул Макаров. — Во-первых,
— Государя баснями не кормят, — к Петру вернулось хорошее расположение духа. — Ведите нас за стол да потчуйте по-царски.
— Всё уже готово, батюшка царь, — пропела царица Прасковья. — Ждём не дождёмся твоей государевой милости.
Пётр жаловал Прасковью: за то, что не докучала просьбишками — довольствовалась малым, тем, что жалуют, хоть малое это по житейским меркам было премногим, не совалась не в свои дела и почитала царские желания высшим законом. Она и царевна Наталья хозяйничали за столом.
— А где ж Катерина? Чего ж Катеринушку не кличете? — напрямик спросил Пётр. — Аль провинилась в чём?
Прасковья замялась. А Наталья ответила:
— Заробела она. Кабы ты, государь, был один, то вышла бы.
— Алексей — человек свой, доверенный. Зови её.
Катерина вышла, зардевшись от смущения, и в пояс поклонилась царю и его гостю, ровно бы не виделись они несколько минут назад.
— Посиди-ка с нами, Катеринушка, — царь жестом указал на место напротив. — Подносите нам, хозяюшки, коли полон стол пития и брашна.
— А за что пить-то станем? — деловито осведомилась Наталья.
— Прежде за здравие пресветлого нашего государя, — опередила всех Катерина, ко всеобщему удивлению.
Пётр благодарно глянул на неё, широкая улыбка раздвинула дерзко торчащие в стороны усы.
— Благодарствую, — наклонил он голову. — А вот я ноне выпью за некое дело, коему анфанг в Преображенском начнётся.
— Какое же дело, государь-батюшка? — полюбопытствовала царевна.
— Женить тебя хочу, Наташа, — отвечал Пётр и, наклонившись к сестре, поцеловал её в лоб. — Засиделась ты в девках, а я племянничков хочу ласкать. Разве то не дело?
— Всё-то ты, братец, не в свои дела норовишь мешаться, — смело проговорила Наталья. — Да и поздненько спохватился: мне уж не до мужниных ласок. — Похоже было, что она обиделась, и Пётр это заметил.
— Полно сердиться, Натальюшка. Ты спросила про дело, я и пошутил. Ведомо тебе: вольна ты во всем. А о деле том заговорим мы, когда сладим его, — при этом он так остро взглянул на Катерину, что она снова зарделась: чёрные жгучие глаза Петра излучали откровенное желание. Взгляд их был физически ощутим и, казалось, пронзал человека.
— Когда ж ладить-то будете? — не отступала Наталья. Ей дозволялось спрашивать о том, что у других было на уме. Она, однако, не переходила границ: была умна — нарышкинское колено.
— Уж совсем недолго ждать, Натальюшка, — пора нам ехать к армии. А тебя мне никак не обойти — первой будешь, — и при этом Пётр снова пристально глянул на Катерину, сидевшую с потупленной головой — непонятное смущение оковало всю её фигуру.
Отчего-то смутилась и царевна Наталья: уж она-то знала о «деле» — державный братец не мог не посвятить её в него. Верно, всё ж таки не верила, думала — перерешит, опомнится.