Жестокий мир мужчин
Шрифт:
– Конечно, – кивнула я, мало что соображая.
– Вы правда не сердитесь?
– Правда.
Девчушка, взяв котенка, заспешила во двор, а я стояла, прислонившись к дверному косяку, забыв, что следует вернуться в квартиру.
По лестнице поднимался Севка.
– Что? – спросил он испуганно. – Что случилось?
– Его убили, – ответила я.
– Кого?
– Володю. Парня, который мне звонил по ночам.
Севка вздохнул, прошел в комнату и сел в кресло.
– Значит, ты с ним не встретилась?
– Нет.
– А
– Я ждала его до половины седьмого, а потом поехала к нему домой. – Я стала искать сигареты.
Севка молчал, глядя на стену перед собой.
– Надеюсь, теперь ты понимаешь, к чему может привести твое дурацкое расследование? – спросил он минут через десять. – Я тебя очень прошу: оставь все это…
– Теперь вряд ли, – подумав, ответила я.
– Но почему, черт возьми? – В голосе слышалось отчаяние, я знала, что мой ответ не внесет покоя в его душу.
– Если парня убили, значит, я на правильном пути.
Всю ночь я почти не спала, то и дело смотрела на часы и торопила рассвет. В шесть выпила кофе и спустилась к машине. Я решила ехать в Чебоксары. Объяснить, зачем, я и себе бы не смогла, а говорить об этом с Севкой или Сашкой вовсе не хотела, поэтому свою поездку я решила держать в тайне.
Улицы ранним утром были почти пусты, я выехала из города и включила приемник погромче. Мне предстояла дальняя дорога.
Найти нужную улицу в незнакомом городе оказалось нелегким делом, я потратила на это часа полтора.
Татьяна Петровна Егорова жила в частном доме. Покосившийся забор и калитка с почтовым ящиком, выкрашенным красной краской. Я поискала глазами звонок, не нашла и толкнула калитку. Навстречу мне с громким лаем выскочила пятнистая дворняжка. Почти сразу же дверь дома открылась, и на крыльце появилась женщина. Она стояла, держась за перила, и смотрела на меня вроде бы с любопытством.
По дороге сюда я заготовила целую речь, теперь она показалась мне невероятно глупой. Я растерянно улыбнулась и сказала:
– Какой у вас сторож… – И добавила: – Здравствуйте.
– Здравствуйте, – ответила женщина. – Вы ко мне?
– Я ищу Егорову Татьяну Петровну, – пояснила я.
– Значит, ко мне. – Женщина вроде бы осталась довольна и распахнула дверь. – Проходите.
Я прошла и оказалась в маленькой чистой кухоньке с кружевными занавесками на окнах.
– Садитесь. – Женщина пододвинула мне стул, села на старенький диван и посмотрела на меня с любопытством.
Надо было как-то объяснить мой визит. С минуту я томилась, потом начала неуверенно:
– Татьяна Петровна, я хотела бы поговорить о вашем сыне, Дмитрии.
– О Диме? – удивилась она, вздохнула, разгладила фартук на коленях и сказала, точно виновато: – Дима умер пять лет назад.
– Мне это известно, – кивнула я, врать было стыдно, но по-другому объяснить
– Вы журналистка, да? – Женщина поднялась, поставила на плиту чайник и стала накрывать на стол. – Я ведь ничего не знаю, – сказала тихо. – О том, что случилось, мне сообщили лишь через две недели после смерти Димы. Он в больнице лежал, еще живой, а я… – Она закрыла лицо фартуком и заплакала. – У меня ведь нет никого теперь…
– Татьяна Петровна, вы простите, что я об этом спрашиваю…
– Нет-нет, ничего, – торопливо заверила она. – Вы на меня внимания не обращайте. Пять лет – большой срок. Я уж свыклась. Мы ведь с Димой нечасто виделись, писал он редко, приезжал только в отпуск на пару дней. Вы не подумайте, он был хорошим сыном, просто… жизнь так сложилась. Работа… а потом вдруг это…
Чайник вскипел, мы выпили по чашке чая с малиновым вареньем, Татьяна Петровна продолжила свой невеселый рассказ, я слушала и жалела, что приехала. Не стоило бередить чужие раны, хоть и поджившие.
– И похоронить-то по-людски не смогла, – сказала Татьяна Петровна. – Разве ж это дело, человека сжигать?
– Его кремировали не по вашей просьбе? – спросила я.
– Когда я приехала, все уже сделали. Дали мне банку… – Женщина опять заплакала. – Сказали, хранить долго его нельзя было, вот и…
– Кто сказал? – осторожно спросила я.
– Не знаю. В милиции, начальник, а уж кто – не скажу. Не до того было… Я ведь инвалид, в чужом городе ни одной души знакомой, а тут такое горе… сама себя не помнила…
Некоторое время мы сидели молча, мне стало ясно, женщина вряд ли знала, у кого работал ее сын и чем вообще занимался. Преодолеть значительное расстояние и ничего не узнать все-таки было обидно, я взглянула на часы, прикидывая, что, если отправлюсь сейчас, домой попаду не раньше одиннадцати вечера. Женщина расценила мой взгляд по-своему.
– Вы торопитесь? – спросила она почти испуганно, а я поняла: передо мной совершенно одинокий человек, ей хочется поговорить о сыне, и не важно, кто будет ее слушать, журналист или просто малознакомый человек. Кажется, она уже забыла о том, что я якобы из газеты, по крайней мере, вопросов на эту тему не задавала.
– А где он жил, у него была квартира?
– Была, однокомнатная. Продали ее, деньги я получила. Сосед говорил, обманули меня, за бесценок квартиру-то отдала, но я и этим деньгам рада, сама-то я в таких делах ничего не понимаю, где мне квартиры продавать. У меня еще пенсия, в общем, не бедствую.
– А где Дима работал?
– Говорил, в каком-то кооперативе, шофером. Прилично зарабатывал. Он ведь у меня хороший был, пил мало, а уж как с ним несчастье случилось, и вовсе бросил.
– Какое несчастье? – насторожилась я.