Жестокое милосердие
Шрифт:
— Ну так что? Отыскал тебя Раннион?
Дюваль осуждающе косится в мою сторону и отвечает:
— Нет, к сожалению. Его постигла беда. Он скончался прежде, чем мы успели переговорить.
Рука де Лорнэя замирает над кружкой.
— Это что, правда?
Дюваль мрачно кивает. Я не отрываю глаз от тарелки, очень стараясь ни в коей мере не выглядеть той самой «бедой», и напоминаю себе, что на самом деле не совершила ничего плохого. Я лишь позволила святому Мортейну направлять свою руку.
— Что же с ним стряслось? — спрашивает
Дюваль лишь отмахивается:
— Лучше вы расскажите, как оказались здесь. Я-то думал, вас надолго задержат в Бресте дела.
Де Лорнэй и Чудище переглядываются.
— Барона мы там не застали, он выехал в Геранд, на державный созыв, — отвечает Бенабик. — Собственно, и мы едем туда же.
— Что?.. — спрашивает Дюваль.
Я впервые вижу его настолько растерянным.
Чудище хмурит брови:
— Разве ты не хочешь, чтобы и мы там были? Мы решили, что тебе не повредит наша поддержка.
— Да нет. Я просто не знал, что будет державный созыв. Герцогиня вроде не собиралась созывать всех баронов, пока не выработает решение, которое с ними можно было бы обсудить. Ты правда уверен?
— Вполне. Весть о созыве достигла Бреста как раз к тому времени, когда мы сошли с корабля. На пергаменте была печать Тайного совета.
Дюваль делает большой глоток вина, ни дать ни взять нуждаясь в подкреплении сил.
— Это может означать только одно, — говорит он. — Кто-то из советников презрел пожелания государыни и сам объявил созыв.
Если это так, то последствия могут быть очень и очень серьезными. За столом воцаряется тишина.
— Быть может, она просто передумала? — невольно спрашиваю я.
Дюваль смотрит на меня так, словно успел начисто забыть о моем присутствии.
— Нет, — отвечает он тихо.
Де Лорнэй принимается разглядывать меня, точно какую-то диковину.
— Ну и выбрал же ты времечко роман закрутить, — говорит он Дювалю.
Тот отвечает:
— Девица Рьенн доводится мне не возлюбленной, а кузиной. Попрошу вас обходиться с ней соответственно!
В его голосе звучит явственное предупреждение, и я против воли испытываю теплую благодарность.
Темные брови де Лорнэя изумленно лезут на лоб:
— Кузина?
— Кузина, — почти рычит Дюваль. — И я везу ее ко двору!
— Зачем? — слегка присвистнув, осведомляется де Лорнэй. — Сплетни и кривотолки плодить?
Белые зубы Дюваля сверкают в улыбке.
— А хотя бы и за этим, — говорит он. — Впрочем, ваши новости все в корне меняют. Идем-ка на боковую, чтобы завтра выехать на рассвете!
Он поднимается и сверху вниз глядит на меня.
Оказывается, ужин кончен, мне пора уходить. На случай, если я чего-то не поняла, он подает мне руку.
Я прищуриваю глаза. Он что думает — что я не раскусила его план? Я, значит, буду тихо сидеть у себя в комнате, пока он тут с приятелями вершит судьбы королевств и предателей изобличает? Не пойдет! То есть пускай его думает, будто я безропотно повинуюсь!
— Конечно,
Поднимаюсь и желаю всем доброй ночи. Дюваль ведет меня в мою комнату, и я следую за ним, точно послушная дурочка, с соответствующим выражением на лице. В дверях он вежливо желает мне спокойной ночи и откланивается. Затворив дверь, я припадаю к ней ухом и некоторое время прислушиваюсь. Убедившись, что он и вправду ушел, я сквозь щелку выглядываю в коридор. Там никого нет.
Незаметно, как тень, я выскальзываю наружу и торопливо отыскиваю черный ход, которым пользуются служанки.
ГЛАВА 14
Я спускаюсь по узкой лестнице и оказываюсь в тесной захламленной прихожей, потом упираюсь в толстую дверь. Вне сомнения, за ней кухня. Час уже достаточно поздний, и, если мой святой ко мне хоть чуть-чуть милостив, большинство работников должны были уже уйти. Я приоткрываю дверь, мысленно готовя благовидный предлог для своего появления. Однако внутри и в самом деле никого нет, только в углу возле мойки двое мальчишек драят котлы почти с себя самих высотой.
Я подмигиваю им и прижимаю палец к губам, затем показываю два медяка. Глаза у мальцов тотчас разгораются: заработок! Нечаянный заработок! Красными пальцами, распухшими от воды, они выхватывают у меня грошики и согласно кивают — дескать, договорились, могила!
Обеспечив себе таким образом тыл, я прокрадываюсь к двери, за которой, будем надеяться, меня ждут все тайны Дюваля.
За ней — короткий коридор, что ведет из кухни в общую комнату. Отлично! Я перешагиваю порог и, хоронясь в потемках, неслышно крадусь на голоса.
Дюваль только-только вернулся, как раз усаживается за стол. Бенабик поднимает глаза и морщится:
— Слушай, позови-ка вон ту служаночку да вели принести еще вина! А то она, бедняжка, до того боится меня, что предпочитает притвориться глухой, а господина Задаваку разве допросишься?
— Потому и не допросишься, что она, чего доброго, потом явится к нему в спальню, — ворчит Дюваль.
Не обращая внимания на очередную подначку, де Лорнэй подается вперед:
— Ты что, в самом деле собрался выставить девчонку напоказ при дворе? Твое происхождение слишком известно, чтобы кто-нибудь купился на подобный обман!
Дюваль фыркает:
— Пусть они услышат «кузина», а подумают «любовница»! Мне-то что?
Чудище склоняет голову к плечу:
— Слушайте, что тут вообще происходит? Всем давно известно, что твоя единственная возлюбленная — это политика, а не какая-нибудь крестьяночка, даже самая что ни на есть прехорошенькая.
Я жарко краснею в темноте. Как хорошо, что никто не может этого видеть!
— Вот в том-то и закавыка, — вздыхает Дюваль. — Сколько ни пытался я объяснить аббатисе Святого Мортейна, что никто не поверит в мою пылкую страсть, — все как об стену горох!