Жестокое счастье
Шрифт:
Цветков глубоко вдохнул дым:
— Вас интересует характеристика моего сына?
— Безусловно.
Анатолий Захарович притушил в пепельнице недокуренную сигарету, открыл портфель, порылся в нем и протянул Бирюкову с десяток почетных грамот:
— Вот Васины заслуги…
Грамоты были разные: «За отличную учебу и примерное поведение», «За активную работу с пионерами». «За победу в летней Спартакиаде народов СССР», «За первое место в туристском ориентировании», «За добросовестное участие в озеленении города Новокузнецка» и так далее и
Когда Бирюков отложил последнюю грамоту, Анатолий Захарович достал из портфеля роскошную красную обложку с золотым тиснением:
— А вот диплом чемпиона по мотогонкам.
— Значит, ваш сын прекрасно водит мотоцикл? — рассматривая красиво написанный в дипломе текст, спросил Антон.
— Недавно Вася получил звание мастера спорта.
— Ему уже исполнилось восемнадцать лет?
— Немного не хватает. За высокую результативность спорткомитет сделал для него исключение.
Бирюков кратко рассказал о магазинной краже в Заречном. Анатолий Захарович подряд сломал две спички, нервно прикурил новую сигарету. Глубоко затягиваясь, спросил:
— Вы уверены, что именно Вася управлял мотоциклом?
— Утверждать рано, но не исключено.
— Не могу представить, чтобы мой сын связался с уголовниками. Мать контролировала каждый его шаг.
— К сожалению, Анатолий Захарович, вырвавшись из-под родительского контроля, подростки нередко сбиваются с заученного.
— Какой он подросток! Парню семнадцать лет.
— В таком возрасте год-полтора еще ничего не решают.
— Вы правы. Но Вася… Нет, не представляю!
— В деле замешана молодая красивая женщина, мягко говоря, не совсем строгого поведения. Для Васиного возраста это большой соблазн…
— Она из Новосибирска?
— Да.
— У Васи были с ней близкие отношения?
— Анатолий Захарович, что можно, я вам рассказал. Остальное — следственная тайна.
— По долгу работы мне доверяют государственную тайну. Если позволите, с вашего телефона закажу Москву и соединю вас с министром металлургии…
— Зачем? Больше того, что сказал вам, я не скажу и министру, в ведении которого не работаю.
Лицо Цветкова густо покраснело:
— Поймите правильно. Я не хотел щегольнуть служебным положением и, поверьте, никогда не злоупотреблю им. Но судьба сына… Можно мне с Васей встретиться?
— Не рекомендую. Сейчас нам важно быстрее выявить истину. А встреча ваша может помешать, и это осложнит Васину судьбу…
— Но истина может оказаться для Васи печальной…
— Возможно.
— Ценю вашу откровенность и надеюсь получить искренний ответ на более щекотливый вопрос… Какова вероятность возникновения следственной ошибки?
Бирюков откинул со лба свалившуюся прядь волос:
— За ошибки нас очень строго наказывают. Кроме того, мы ведем так называемое предварительное следствие, а окончательное решение о виновности, как вам известно, принимает народный суд.
— Я, разумеется, понимаю, что закон одинаков для всех, тем не менее… — Анатолий Захарович показал на почетные грамоты. — Вот это действительно учитывается при вынесении приговора?
— Безусловно.
— Если не секрет, когда можно ожидать полной ясности по этому делу?
— Думаю, скоро.
— И последний вопрос… — Цветков посмотрел Антону в глаза. — Точнее, просьба: постарайтесь в поступках моего сына разобраться объективно.
— Это не только служебный долг, но и святая обязанность каждого работника следствия. — Антон ободряюще улыбнулся. — Давайте, Анатолий Захарович, не будем прежде времени справлять по Васе панихиду. Вполне может статься так, что Вася к этой печальной истории причастен или косвенно, или совершенно случайно.
— Благодарю за обнадеживающие слова. Надеюсь, позволите мне интересоваться дальнейшим ходом расследования?
— Пожалуйста, заходите, звоните…
— Спасибо.
Цветков встал и, склонив седую голову, тяжело вышел из кабинета. Мысленно представив себя на его месте, Бирюков почувствовал щемящую боль.
Из невеселых раздумий Антона вывел телефонный звонок. Звонил следователь Лимакин.
— Знаешь, Игнатьевич, — озабоченно сказал он. — Вася Цветков на допросе наговорил такое, что голова кругом…
— Что именно? — хмуро спросил Бирюков.
— Почти все грехи на себя берет. И, представляешь, обстоятельства складываются таким образом, что многому из его показаний приходится верить.
— Подожди делать выводы. Иду к тебе…
Не успел Бирюков подняться из-за стола, как в кабинет вошли бородатый Фарфоров и худенькая, с заплаканными глазами женщина в темном платье.
— Алла Константиновна… По моей телеграмме из Ялты вернулась, — тихо проговорил Вадим Алексеевич, виновато кашлянул и, как будто Антон сам не мог догадаться, добавил: — Мама Ирины…
С неожиданным облегчением Бирюков вдруг подумал, что на этот раз избавлен от неприятной необходимости сообщать трагическую весть — о смерти дочери Крыловецкая уже знала. Антон посмотрел на Аллу Константиновну и невольно отметил, насколько сильно погибшая дочь походила на нее. Такая же короткая прическа, те же мягкие черты лица, тот же подбородок и даже тени под глазами казались одинаковыми, с той лишь разницей, что у дочери они были наведены искусственно, а у матери — от безысходного горя. Заметив на себе взгляд, Алла Константиновна срывающимся голосом чуть слышно спросила:
— Как это произошло?
— К сожалению, пока не могу сообщить подробностей. Обстоятельства смерти Ирины еще выясняются, — ответил Бирюков.
— Почему расследование ведет уголовный розыск? Ирина совершила преступление?
— Дело в производстве у следователя прокуратуры. Мы, как водится, ему помогаем.
— Ирина замешана в чем-то серьезном?
— Много непонятно. — Бирюков посмотрел на сутулящегося Фарфорова. — Вадим Алексеевич, к сожалению, некоторые поступки Ирины объяснить не смог. Может быть, вы внесете какую-то ясность…