Жестокое желание
Шрифт:
— Он продолжал ехать, а я прошла еще немного, а потом повернула назад. И написала тебе, как только зашла внутрь. — Я заканчиваю измельчать чеснок, иду к плите, чтобы налить масло в сковороду, и все мои движения кажутся методичными и слегка оцепенелыми. Он знает, где я живу.
— Ты все сделала правильно. Он беспокоит тебя, пытается вывести из равновесия.
— Это работает, — бормочу я, включая плиту.
— Я еще поговорю об этом с Доусоном. — Лоренцо делает еще один глоток вина, такой расслабленный, словно для него это обычная обстановка. А если он и не расслаблен, то делает вид, будто все в порядке.
— Что мне делать? — У меня сводит живот, когда я добавляю чеснок в сковороду и начинаю давить его, оставляя на мгновение, пока я режу лук. Мои пальцы дрожат, и Лоренцо отходит от стойки и встает рядом со мной, осторожно вынимая нож из моей руки.
— Позволь мне, — спокойно говорит он. — Ты готовь чеснок, а я займусь этим.
— Ты не знаешь, как…
— Я могу разобраться. — Он усмехается, отодвигая меня в сторону, и от короткого прикосновения его бедра к моему, смешанного с непринужденной узнаваемостью этого движения, по моему телу разливается жар. Я тихонько вдыхаю, желая, чтобы он снова прикоснулся ко мне.
— У нас есть зрители, — говорит Лоренцо через мгновение, отворачиваясь от стойки. Я повторяю его движение, оглядываюсь на дверь и вижу стоящего там Ники. Он наблюдает за Лоренцо, на его лице любопытное выражение, но он не выглядит расстроенным или испуганным. Наоборот, он выглядит счастливым.
— Ты закончил с мультиками, приятель? — Я знаю, что нет, я все еще слышу это из гостиной, но Ники не двигается с места. — Хочешь посмотреть, как мы готовим ужин?
Он кивает, и я отхожу от плиты.
— Тогда садись за стол. Вот, твоя книжка-раскраска и мелки все еще ждут тебя. — Я веду его к столу, усаживаю за него, а когда поворачиваюсь, чтобы вернуться к плите, вижу, что Лоренцо добавляет лук в сковороду и помешивает.
Босс мафии на моей кухне. Это похоже на очень странный сон, из тех, от которых просыпаешься и удивляешься, как вообще воображение могло такое придумать. К этому добавляется еще и то, что сегодня я готовлю самые безвкусные спагетти, которые он, возможно, когда-либо ел, но Лоренцо не сказал об этом ни слова.
— Свежий базилик, да? — Он поднимает бровь, когда я подхожу к плите и забираю у него деревянную ложку. — Это приятный штрих.
— Лишние деньги, которые у меня были, заплатили за это. — Я достаю говяжий фарш и добавляю его в сковороду. — Обычно мы не такие прихотливые.
— Я рад, что смог помочь улучшить ваши спагетти. Моя бабушка сейчас улыбается мне. — В его голосе снова звучит сухое веселье, и я вижу, как уголки его рта загибаются вверх, когда я смотрю на него. Это чувство заставляет меня снова потянуться за вином.
Через несколько минут Лоренцо с опаской смотрит на меня, затем берет свой бокал с вином и идет к столу. Когда я вижу, как он садится рядом с Ники, я понимаю, что это была за нерешительность на его лице.
— Могу я посмотреть, над чем ты работаешь? — Небрежно спрашивает он, и мой желудок сжимается.
Мой первый защитный инстинкт — сказать ему, чтобы он оставил Ники в покое, а может, и вовсе уехал. У меня нет иллюзий, что Лоренцо — не кто иной, как опасный человек. Но он не выглядит опасным, наклонившись вперед над столом с бокалом дешевого вина в одной руке, пока он с улыбкой смотрит на книжку-раскраску Ники.
На самом деле все, что я чувствую, глядя на него, это разрушительное ощущение, что при других обстоятельствах я могла бы влюбиться в этого человека.
Он кивает, когда Ники указывает на что-то, похвалив его за выбор цветов. Я смотрю, как Ники хихикает, берет карандаш и протягивает его Лоренцо, и чувствую, как таю.
Я никогда не видела, чтобы Ники так быстро открывалась кому-то. Это доказательство того, что терапия помогает, но это и нечто другое. Часть меня жалеет, что я пустила Лоренцо в дом, потому что он не может остаться. Скорее всего, он больше никогда сюда не вернется, а Ники встретил его, и он ему понравился, а Лоренцо исчезнет.
Я чувствую обиду на то, что он вообще появился в доме, в сочетании с болезненным желанием, чтобы он остался. Клубок запутанных чувств рассекает только запах пережаренного мяса, и я быстро поворачиваюсь к плите, чувствуя горячий ожог в глубине глаз, когда быстро измельчаю базилик и смешиваю его с говядиной, собираясь начать варить лапшу и разогревать соус.
К тому времени, когда ужин оказывается в трех мисках, а чесночный хлеб выкладывается на большую тарелку, чтобы поставить ее в центр стола, Ники и Лоренцо заканчивают раскрашивать очередную страницу. Пока я откладываю хлеб, он серьезно объясняет Ники теорию цвета, и на минуту я действительно не могу поверить в то, что вижу и слышу.
Он ни слова не говорит о чесночном хлебе из морозильной камеры и о том, что, как я уверена, даже настоящий чеснок и базилик не могут скрыть дешевизну ужина. Он откусывает кусочек и, словно почувствовав мое напряжение через стол, улыбается. Настоящей улыбкой.
— Очень вкусно. — Лоренцо накручивает кусочек на вилку, и я качаю головой.
— Тебе не обязательно мне врать.
— Я и не лгу. — Он смотрит на Ники. — Разве твоя сестра готовит не вкусно?
Ники с энтузиазмом кивает, соус для спагетти уже размазан по его рту. Лоренцо наполняет свой бокал вином, наливает мне еще, и я чувствую себя так, словно нахожусь вне тела. Как будто я вижу что-то, чего я даже не знала, как хотеть, пока это не оказалось прямо передо мной.
За ужином мы почти не разговариваем. Я не знаю, что сказать, а мы с Ники обычно не очень много говорим во время еды. Я задаю ему несколько вопросов о его дне, но их слишком много, поэтому я всегда не тороплю его.
— В школе все хорошо? — Спрашиваю я, и Ники кивает. — Твой учитель терпелив?
Еще один кивок.
— Вы с Дарси пойдете завтра за мороженым, пока я на работе?
Он снова кивает, на его лице появляется улыбка. Я чувствую, как Лоренцо наблюдает за нами и медленно ест, разглядывая сцену перед собой.