Жестокость
Шрифт:
Везерби прошиб пот. Он стер капли пота с брови и достал фляжку с бренди. Да, Байрон был прав, теперь он знал точно, и знание едва не привело его к самоуничтожению. Напряжение дало себя знать: начались промахи, огрехи, ошибки. Везерби сделал глубокий глоток и почувствовал, как тепло алкоголя скользнуло вдоль заледенелой спины. Потом вздохнул — ясно, что сюда его привела собственная самонадеянность, хотя давно пора понять, что от былой охотничьей сноровки не осталось и следа. Если же он не одумается, то ему не избежать трагической участи.
Джон повернулся и той же дорогой медленно двинулся назад. Плечи его потяжелели, он чувствовал себя усталым и
Везерби вышел на тропу чуть восточне «Королевского торса». Пивная была закрыта, огни внутри не горели. Это его даже обрадовало — никого не хотелось видеть. Ему казалось, что неудача написана у него на лице, что любому прохожему не составит труда догадаться о провале его затеи. Он медленно брел по тропе — по самой ее середине — и оглядывался по сторонам. Он боялся совершить новую ошибку, тем более сейчас, когда он почти решил прекратить поиски. Больше всего на свете Везерби хотелось сейчас вернуться в безопасное тепло своей комнаты, а поутру выехать в Лондон и покончить с таким безрассудным риском. И все же для такого человека, как Джон Везерби, каким он был в прошлом, а во многом и оставался в настоящем, загадка эта сохраняла свою привлекательность, превозмогая даже перспективу возможной гибели, и он все явственнее ощущал, что чувства его отчаянно восстают против рассудка.
Наткнувшись взглядом на заросли кустарника и все еще переживая внутреннюю борьбу, Везерби поначалу совсем не обратил внимания на телефонную будку, пока чуть ли не уткнулся в нее носом. Он машинально отметил, что внутри валяется ворох какой-то одежды, а дверь будки слегка приоткрыта. Полностью закрыться ей мешала нога человека, просунутая между самой дверью и боковой стойкой. Трубка безвольно болталась на шнуре. Везероби распахнул дверь и заглянул внутрь. Следом за ним в будку ворвался ветер — он чуть колыхнул трубку, повернул ее вокруг оси. Немного не доставая до пола, она покачивалась как раз в том месте, где должна была находиться голова человка. Почти бесстрастным взглядом Джон окинул одежду и сразу понял, кому принадлежали эти окровавленные лохмотья.
Вот уж поистине грандиозный заголовок для первой полосы газеты, которую представлял Арон Роуз.
Рука Везерби протянулась было к трубке, чтобы набрать номер полицейского участка, когда его вдруг захлестнула волна безудержной ярости. Он ненавидел самого себя. Глядя сейчас на свою собственную, как бы безжизненную руку, словно молившую о помощи, Везерби с неведомой ранее силой почувствовал презрение к себе — чувство это было отчасти спасительным, ибо помогло ему сохранить ясность мышления. Он вышел из будки и позволил двери, мягко стукнувшись о ногу Роуза, медленно закрыться, после чего принялся внимательно осматривать почву у тропы. Следы были, и он пошел по ним. Сейчас Везерби не соблюдал никакой предосторожности. Его охватила страсть, осторожность не составляла самую главную ее часть, и дело было даже не в том, что он боялся умереть — просто ему надо было выжить, чтобы самому нанести роковой удар. На сей раз он не допустил ни одной ошибки. Охотник совершает промашку только тогда, когда раздумывает.
Следы вели вдоль кустарника, почти точно по тому же пути, по которому совсем недавно шел Везерби, только в обратном направлении. Мозг охотника машинально отметил, что хищник то и дело низко припадал к земле, особенно когда передвигался с высокой скоростью. На каком-то отрезке дороги Везерби совершенно отчетливо видел цепочку следов, но затем она, как и в прошлые разы, неожиданно оборвалась. Охотник не стал долго раздумывать и сразу же двинулся дальше. Он увидел сломанный стебелек травинки, примятый мох и тут же — едва заметный отпечаток человеческой ноги. Теперь перед ним ясно открылась вся картина. И он невольно поразился, что не смог разглядеть ее раньше. Сейчас он почти не смотрел на следы, ноги вели его прямо, и он точно знал, куда именно направляется…
Байрон ждал.
Он сидел рядом с домом, но Везерби не пошел по дорожке, а приблизился со стороны деревянного сарая. Луна высвечивала затвор его ружья. Байрон встал и улыбнулся, отчего лицо его приобрело странное выражение; казалось, что он почувствовал даже какое-то облегчение.
— Как тихо ты подкрался, — проговорил он и аккуратно приставил к стене топор, который до этого сжимал в руке. — А то я уже начал сомневаться, что ты вообще придешь.
Везерби молчал.
— Скачки были великолепные. Жалко, что ты пропустил такое зрелище. На одном из препятствий произошла заминка — две лошади погибли, а жокей сломал ключицу. У одной кобылы сломался позвоночник, и она лежала, мучилась, бедняга, пока они ее не накрыли тентом — чтобы публика не видела, как ее пристреливают. Ну, чем не зарисовка с нашего мира, ты не находишь?
— Где оно, Байрон?
— Ты о чем, Джон?
— Я не знаю, что именно оно из себя представляет, но хочу его увидеть. Я совершенно спокоен, и, если понадобится, готов убить даже тебя.
— Это хорошо. Но все же как получилось, что ты так долго не мог разобраться со следами? Надо было внимательнее исследовать их. Я знаю, что говорю, — сам же их прокладывал. А сегодня ты шел по следу или просто догадался?
— Мне кажется, я все это время знал, — покачал головой Везерби. Его ружье было обращено к земле, но с предохранителя он его все же снял. — Но сегодня я что-то почувствовал — возможно, именно то, на что ты намекал. И это было как магнит, который привел меня к тебе.
— Просто отголосок твоего былого мастерства, вот и все. Охотничий инстинкт, — в голосе Байрона слышалось уважение, даже неподдельное восхищение. — А ты понял, зачем мне все это?
— Догадался, на что нацелился твой потревоженный рассудок.
— Ты считаешь меня сумасшедшим? Но согласись: толковым, умным сумасшедшим. И я показал этим деревенским болванам, ради чего вообще стоит жить. Впрочем, не исключено, что они не заслуживали даже этого, — Байрон прислонился спиной к дому. Его ладонь чуть поигрывала рукояткой топора. — Если бы хоть у одного из них хватило смелости, я, возможно, сохранил бы ему жизнь. Впрочем, не уверен. Но этот страх, Джон! Видел бы ты, какой страх был в их глазах…
— Ты что, и от Хэйзел Лейк ожидал смелости?
— Ну какое это имеет значение? Ее смерть попросту нагнала на них еще больше страха, и больше ничего.
Палец Везерби не покидал спускового крючка. Но пока он не мог стрелять — не все вопросы были решены, да и для себя самого он не все еще определил.
— Ну, и что по-твоему это было? — спросил Байрон.
— Когда именно?
— О, ты даже до этого додумался? Похвально. Разумеется, следы двух ног проложил я сам. Что может быть проще: взять несколько когтей с лап своих трофеев и прикрепить их к старым башмакам. Проще простого, но, согласись, довольно изобретательно. Вас же именно это сбило с толку, так ведь? Полумедведь — полулев. А те, другие следы, — ты забыл, что встречал их?